с мамой с презрением. Мама взяла меня за руку и крепко успокаивающе сжала.

— Что вы на это скажете? — тихо (мне показалось — участливо) спросила ее классная

руководительница.

Мама растерянно молчала, а у меня так билось сердце, что я стал бояться, что оно

выскочит их груди.

А тут уже встал отец другой девочки и, потрясая в руках моей запиской, стал

требовать, чтобы меня или выгнали из школы, или перевели в другой класс.

— Виталик, — обратилась ко мне Елизавета Андреевна, — а ты ничего не хочешь нам

сказать?

— Честно говоря, все это для меня внове, — повернулась она к родителям, — за три

года классного руководства я как-то ни разу не замечала такой его особой

заинтересованности…

И тогда я отнял свою руку от маминой, встал и медленно, четко зачитал вслух две

заранее подготовленные записки. И сказал в завершение, что я просто разыграл девочек, потому что мне надоели их приставания.

В классе поднялся страшный шум. Обескураженные жалобщики, стали кричать, что я возвожу гнусную напраслину на их благородных дочек и потребовали записки для

сличения почерков. Я отдал их Елизавете Андреевне, она внимательно ознакомилась с

ними, грустно покачала головой и передала притихшим родителям.

Опьяненный неожиданным успехом, я показал всем принесенную коллекцию и

предложил почитать вслух письма других девочек.

— Не делай это! — прошептала мне мама, но меня уже понесло. Я тут же зачитал еще