Мамочка, к сожалению, смотрела на это иначе. Мамочка считала Тигги не няней, а соперницей. Общеизвестно, что мамочка подозревала, что Тигги готовили в качестве её будущей замены. (Мамочка считала Тигги своей Запасной?) Теперь та самая женщина, которую мамочка боялась, как свою возможную замену, была её настоящей заменой — как ужасно для мамочки. Поэтому каждое объятие или похлопывание Тигги по голове, должно быть, вызывало какой-то укол вины, какую-то пульсацию нелояльности, и все же я этого не помню. Я помню только бешено колотящееся от радости сердце, что Тигги рядом со мной, говорит мне пристегнуть ремень безопасности.
Мы полетели прямо в Йоханнесбург, затем на пропеллерном самолете в Маун, крупнейший город на севере Ботсваны. Там мы встретились с большой группой сафари-проводников, которые усадили нас в колонну Land Cruiser с открытым верхом. Мы поехали прямо в чистую дикую местность, к обширной дельте Окаванго, которая, как я вскоре обнаружил, была, возможно, самым изысканным местом в мире.
Окаванго часто называют рекой, но это всё равно, что называть Виндзорский замок домом. Обширная внутренняя дельта, расположенная прямо посреди пустыни Калахари, одна из самых больших пустынь на земле, нижняя Окаванго часть года абсолютно сухая. Но в конце лета она начинает наполняться паводковыми водами, идущими вверх по течению, маленькими капельками, которые начинаются как осадки в высокогорье Анголы и медленно превращаются в струйку, а затем в поток, который неуклонно превращает дельту не в одну реку, а в десятки. Из космоса это выглядит как камеры сердца, наполняющиеся кровью.
С водой приходит жизнь. Изобилие животных, возможно, самая разнообразная коллекция в мире, они приходят пить, купаться, совокупляться. Представьте, что Ковчег внезапно появился, а затем перевернулся.
Когда мы приблизились к этому заколдованному месту, мне стало трудно отдышаться. Львы, зебры, жирафы, бегемоты — наверняка всё это было сном. Наконец мы остановились в лагере на следующую неделю. В этом месте было полно проводников, охотников, по меньшей мере дюжины человек. Множество «Дай пять», медвежьих объятий, имён.
И в центре всего этого стоял Марко, как дорожный полицейский — направлял, уговаривал, обнимал, лаял, смеялся, вечно смеялся.
В мгновение ока он привёл наш лагерь в порядок. Большие зелёные брезентовые палатки, мягкие брезентовые стулья, стоящие кругом, включая один огромный круг вокруг костра с каменной каймой. Когда я вспоминаю ту поездку, мой разум сразу же возвращается к тому огню — точно так же, как тогда моё тощее тело. Костёр был местом, где мы все собирались через равные промежутки времени в течение дня. Первым делом утром, снова в полдень, снова в сумерках — и, конечно же, после ужина. Мы смотрели в этот огонь, потом вверх, на вселенную. Звезды были похожи на искры от поленьев.
Один из гидов называл костёр "Куст ТВ".
Да, сказал я, каждый раз, когда бросаешь новое бревно, будто переключаешь канал.
Всем это нравилось.
Я заметил, что огонь гипнотизировал или одурманивал каждого взрослого в нашей группе. В его оранжевом сиянии их лица становились мягче, языки развязнее. Затем, по мере того как час становился всё более поздним, появлялось виски, и все они подвергались ещё одному кардинальному изменению.
Их смех становился... громче.
Я думал:
22
МАРКО, САМЫЙ КРУПНЫЙ ЧЛЕН ГРУППЫ, тоже смеялся громче всех. Существовало некоторое соотношение между размером его тела и радиусом его рёва. Кроме того, существовала аналогичная связь между громкостью его голоса и ярким оттенком его волос. Я был рыжим, стеснялся этого, но Марко был очень рыжим и гордился этим.
Я уставился на него и подумал:
Марко, однако, не был типичным учителем. Постоянно двигался, постоянно что-то делал, он многое любил: еду, путешествия, природу, оружие, нас, — но ему было неинтересно читать лекции. Он больше стремился подавать пример. И хорошо проводить время. Он был одним большим рыжим Марди Гра, и если вы хотели присоединиться к вечеринке, замечательно, а если нет, то это тоже великолепно. Я много раз задавался вопросом, наблюдая, как он поглощает ужин, глотает джин, выкрикивает очередную шутку, хлопает по спине другого следопыта, почему мало людей похожи на этого парня.
Почему многие даже не пытаются быть на него похожи?
Я хотел спросить Вилли, каково это — иметь такого человека, который присматривает за тобой, направляет тебя, но, очевидно, правило Итона распространялось и на Ботсвану: Вилли хотел слышать обо мне в зарослях не больше, чем в школе.
Единственное, что настораживало меня в Марко, — это его служба в валлийской гвардии. Я иногда смотрел на него во время той поездки и видел тех восьмерых валлийских стражников в красных туниках, которые взваливали гроб на плечи и маршировали по проходу аббатства… Я попытался напомнить себе, что Марко в тот день там не было. Я попытался напомнить себе, что, в любом случае, это было неважно.