— Вот и хорошо, — кивнул я, — а теперь расскажи, какого хрена ты в чужой номер залез?

Он на меня не смотрел, глазенки так и бегали по сторонам, точно придумывал, что ответить. Я сощурился недовольно:

— Соврешь, будет больно. Очень больно.

Боров заерзал, дёргая рукой, прикованной наручниками к трубе:

— Да чего врать-то? Денег я вернуть хотел. Не мои это бабки. Чужие просадил.

— Как звать-то тебя, везунчик? — спросил мягко, доставая сигареты и зажигалку. Прикурил, выпуская дым в потолок.

— Алексей, — нехотя сказал он.

— Алеша, значит. Так вот, Алеша, чужие деньги проиграть — это плохо, но к чужой женщине залезть — ещё хуже. Ты ведь не поговорить к ней пришел. И деньги она просто так тебе не отдала бы. Так?

— Так, — согласился он, лицо Борова стало красным, он весь вспотел.

— Нельзя так с женщинами, нельзя, — покачал я головой, а потом кивнул ребятам, — научите его вежливости, чтобы в следующий раз думал, прежде чем делать. И не отпускайте пока. Пусть у нас посидит.

Охранники кивнули. Дело они свое знали, в этом я не сомневался.

Вышел на улицу, докуренную сигарету в урну бросил.

Вроде разговор с Боровом был коротким и понятным, а все равно не складывалось все. Что-то было не то, а что именно — нужно узнать, пока не поздно.

Сел в машину, кивнул водителю:

— Давай-ка до Славы прокатимся.