В подвале царит кромешная тьма, плотная и гнетущая. Дыма я не вижу, однако чувствую его удушающий запах и привкус. Он назойливо лезет в глотку, отчего я захожусь в кашле чуть ли не до рвоты; дым сотрясает меня так, что запястья бьются о браслеты наручников. Я больше не ощущаю ни рук, ни ног от онемения и холода. Голова тяжелая, как после таблеток Бекки, хотя я не знаю, от чего именно, от дыма или от сильной усталости.

София уже должна добраться до города. Я прокручиваю в голове ее маршрут, старясь угадать, где сейчас она. Книжный магазин, пустой магазин, потом контора риелтора, где продают дома. Представляю ее у входа в полицейский участок, запыхавшуюся от бега. У нее над головой горит синяя стеклянная лампочка, оставшаяся еще с викторианских времен. Прежние камеры переделаны под складские помещения, и наряды работают там три дня в неделю, но желтый телефон напрямую подключен к дежурной части. Софии лишь нужно снять трубку…

Давай же, давай!

И снова оглушительный грохот наверху. На лестнице? На втором этаже? Я думаю о нашей соседке Мо, которая крепко спит и не сможет ничего услышать, пока не будет поздно. Почтальон появляется около восьми утра, но в дыре угольного желоба света не видно: лампочка у входа погасла. Значит, еще слишком рано.

Сейчас все зависит от Софии, и очень многое может пойти не так. Даже если она помнит дорогу, ей надо еще переходить улицы. Могут повстречаться доброжелательные или не очень прохожие, не говоря уж о хулиганах. А если дочь не дотянется до телефона или он не работает? Я представляю свою храбрую и красивую Софию в пижаме с картинками из мультиков, в халатике с изображением единорогов, в промокших от снега тапочках, и по щекам у меня текут слезы.

Сначала я думаю, что вой сирен мне только мерещится.

Они завывают быстро и ритмично, я закрываю глаза и прислушиваюсь изо всех сил. Мне кажется, что я их слышу лишь потому, что очень хочу услышать эти звуки. Но вот опять: пронзительный вой пожарной машины и вместе с ним ритмичное рокотание полицейского автомобиля. Наверху что-то грохочет, но сирены все ближе и ближе, и я уже не слышу рева пламени в доме – лишь звуки спешащей ко мне подмоги.

София наверняка точно объяснила, где я, потому что в дыре угольного желоба возникает пляшущий свет фонарика, блики от которого ложатся прямо мне под ноги.

– Сюда! – пытаюсь крикнуть я, но голоса нет, от едкого дыма меня выворачивает наизнанку.

Проем угольного желоба слишком узок, чтобы в него мог пролезть взрослый человек, и меня охватывает паника. А если меня не сумеют вытащить отсюда? Я слышу треск и хруст, грохот наверху… Дом рушится? Воображаю себя погребенным под грудой горящих обломков, и мне никак не выбраться, пока я прикован к трубе.

– Адам! Ты там держись, парень, мы уже идем.

На самом верху подвальной лестницы видны вспышки света. Я подтягиваю колени к груди и прячу между ними голову, когда по дому прокатывается оглушительный грохот, от которого в подвал залетает пыль и какой-то мусор. Чувствую на плече чью-то руку, другая рука поднимает мне голову и что-то на нее надевает. Воздух вдруг становится чище, можно свободно дышать, и глаза не щиплет. В подвале двое пожарных. Один из них – женщина, она показывает мне два поднятых вверх больших пальца. Я киваю, потом женщина жестом велит мне нагнуться вперед. Другой пожарный уже смотрит на наручники, а я нагибаюсь как можно ниже и отодвигаюсь от стены, чтобы освободить им немного места. Веером сыплются искры, раздаются скрежет и вой. Я готовлюсь к тому, что руки разойдутся в стороны, но вместо этого следует резкий толчок, и я внезапно падаю вперед, наконец-то свободный.

Они разрезали трубу, а не наручники, и я дергаюсь, неуклюже пытаясь встать со скованными за спиной руками. Застывшие от долгого сидения колени подламываются подо мной. Только начинаю гадать, как же я пойду, не говоря о том, что побегу, как меня подхватывают под руки и укладывают на носилки, туго затянув ремни на груди и на ногах.

Меня тащат вверх по лестнице, колеса носилок бьются о каждую ступеньку. Потом поднимают через то, что осталось от двери в подвал. Я мельком бросаю взгляд в кухню, прежде чем меня выкатывают в коридор. Пламя лижет обои около ведущей наверх лестницы, и вода – везде вода. Вот мы уже на улице. Со всех сторон – синие мигалки, меня то ли волокут, то ли катят по снегу, рядом бежит врач из «скорой». Даже когда он стягивает с меня дымозащитный капюшон, я продолжаю кричать: «София, где София?!» – но меня никто не слышит.

– Один, два, три.

Резкий толчок, потом скольжение, и я уже в машине «скорой».

– Мне нужно видеть дочь.

– На нем наручники, похожие на полицейские. Приведи сюда кого-нибудь с ключом.

Они переговариваются, стоя надо мной, на меня наваливается страшная усталость, я закрываю глаза и не мешаю им. Чувствую, как поднимают мою голову и кладут на лицо кислородную маску. Затем меня поворачивают набок, и врач осматривает мои запястья.

– Вам нужен ключ от наручников? – слышу я сквозь полузабытье женский голос.