Я шел за ним до стоянки такси, поражаясь его способности передвигать ноги, пусть и мучительно медленно, когда каждое бедро боролось за «жизненное пространство», а лодыжки буквально нависали над кроссовками. Конго купил в киоске бургер и направился в переулок, где умял его в три укуса, смахивая слезы, блестевшие в свете фонаря. Прежде я видел человека столь жалкого и в то же время храброго.

Страница веб-сайта Конго «Ближайшие выступления» была пуста, а вот его блог поражал богатством и обилием материала. В последние годы он сделался более осмотрительным, вероятно, когда начал позиционировать себя как стендап-комика, но его ранние посты были честными и жесткими, рассказывающими грустную историю об унижениях и издевательствах. Конго был непримиримым защитником окружающей среды – отсюда его выступление на благотворительном вечере открытого микрофона, – и он писал наполненные страстью посты об изменениях климата.

– Видела сегодня ваше выступление, – отписал я ему. – Забавно и смешно.

Я выдавал себя за двадцатипятилетнюю блондинку из далеко расположенного города, чтобы быть уверенным, что Конго туда не отправился. Одинокую. С широким кругом интересов. Интересы я подгонял под все, что нашел в блоге Конго, и выразил восторг, когда он обнаружил, что у нас много общего. Я ввел его в нашу группу и всячески подводил к тому, чтобы он принимал активное участие в наших планах.

– Ты просто потрясающий. Такой храбрый. Умный. Совсем не похожий на других.

Он захотел встретиться. Естественно, захотел.

– Позднее, – ответил я ему. – В Австралии.

В онлайне я никогда не использовал свое настоящее имя, обзаведясь для активной экологической деятельности личными данными студента, много лет назад покончившего с собой во время осеннего триместра. Семья Саши жила за границей, и, когда я собирал его пожитки, мне пришло в голову, что запасное свидетельство о рождении и паспорт могут очень даже пригодиться. Мне пока удавалось избегать взятия полицией отпечатков пальцев и образца ДНК, но по мере роста моей политической активности увеличивались и риски. Я решил, что для бедного Саши будет гораздо лучше, если на него навесят судимость или заведут уголовное дело, с чем я могу столкнуться по неосторожности или случайно.

Я взял себе несколько онлайн-ников, предоставив каждому завербованному соответствующего наставника-куратора. В одном обличье я тоже потерял брата из-за полицейского произвола. В другом – обожал компьютерные игры. Для Замбези я был участливым другом, для Конго – будущей возлюбленной. Я перескакивал из имиджа в имидж, давая каждому то, что он хотел, и сталкивая их друг с другом.

Я заставлял своих марионеток спорить и ругаться между собой, натравливал большинство на сомневавшегося, преследуя и отстаивая собственные цели и планы. Однажды я инсценировал выселение из квартиры, доверительно сообщив остальным, что длинный язык довел одного человека до печальных последствий. Мгновенно воцарились согласие и послушание.

Завербованные мною больше не являлись личностями, а превратились в однородную массу, которую можно нацелить в любом нужном мне направлении. Однако я знал, что послушание имеет свои пределы. Овчарка может гнать стадо несколько километров, не потеряв ни одной овцы, однако лиса способна рассеять его в одно мгновение. Я не мог открыть им всей правды, пусть даже она вызовет сенсацию, которой все мы так жаждали.

Две тысячи человек намеревались прийти в концертный зал Сиднейского оперного театра на концерт церковных хоров. В течение трех месяцев пятьдесят разных хоров собирались в церквах, офисных зданиях, пабах и частных домах, чтобы репетировать десять одинаковых произведений. Я представлял исполнителей, впервые встретившихся за кулисами: все в черном, единственное отличие – разноцветные розетки, указывающие, из каких они городов. Воображал гостей – знаменитостей, журналистов и просто «друзей оперного театра», отказавшихся от коктейлей ради важного события.

Почему оперный театр?

Люди.

Террорист не взрывает пустое здание, закрытый магазин или завод. Сумасшедший стрелок не поливает огнем школу в выходной и торговый центр глубокой ночью. Сердца завоевываются людьми, а не зданиями, где они обитают, и эти люди должны быть людьми «правильными».

Вы думаете, что обокраденная мать-одиночка из дома для малоимущих пользуется такими же откликами в СМИ, как богачи из таунхаусов? Посмотрите, как освещают исчезновение девчушки, если она белая и симпатичная; затем полюбуйтесь на некрасивых детей, детей-инвалидов и цветных и скажите мне, что люди переживают за них так же.

Необходимо было заставить их переживать, чтобы политики по всему миру сели и задумались: нам нужно что-то делать с изменениями климата. Мне надо было, чтобы они заявили: умрет еще больше людей, если мы кардинально не изменим подход к этой проблеме. Достаточно было бы сказать, что планета умирает, но я давно убедился, что этого далеко не достаточно.

Когда закрылась дверь кабины пилотов, я вознес молитву. Не Богу, а Матери Земле. Поблагодарил ее за благословение, за то, что она продолжает нас питать, даже если мы злоупотребляем этой привилегией и берем больше, чем нужно. Почувствовал, как фюзеляж самолета завибрировал у меня под ногами, словно он тоже был со мной заодно.

Естественно, я боялся. А разве вы не боялись бы? Вы никогда не пугались, находясь на колесе обозрения, хотя поехали на нем по собственной воле? Я был пропитан страхом, но сдержал его. Вместо боли, паники и страха я воображал себе газетные заголовки и встречи на высшем уровне. Старался представить, какие разговоры будут вестись по всему миру. Разговоры, которые начнутся, даже когда люди будут лежать под развалинами с оторванными и вмятыми в бетонные обломки розетками. Эти люди изменят мир на много поколений вперед. Они станут героями.

Эта мысль вдохновляла меня. Я позволил себе сосредоточиться на том, что должно произойти, чтобы цель моя была достигнута. Думал о крутом пике или штопоре, которые повлекут нас к нашей цели. Размышлял об искореженном металле, о вдребезги разбитых стеклах, о всемирно известных парусах оперного театра, превратившихся в пыль. Об искалеченных телах, об остекленевших вытаращенных глазах, о неподвижности и безмолвии. Они взяли у Земли жизнь, и Земля вернет ее себе.