Большевистское правительство наделило Дзержинского новыми страшными полномочиями, сделав его главным инквизитором революции. Он был святым, наделенным властью «забивать еретиков», как это делал Томас де Торквемада во времена испанской инквизиции. Колебался ли бывший истовый католик? Да, но недолго. Феликс преодолел угрызения совести по поводу использования агентов-провокаторов [7}. «Его лицо было смертельно бледно и искажено мукой», но он все равно подписывал смертный приговор, а за ним еще один, и еще, и еще [8]. Он не уклонялся от своего долга, каким бы ужасным он ни был и какую бы цену ни требовал. По этому поводу он писал жене: «Мысль моя заставляет меня быть беспощадным, и во мне твердая воля идти за мыслью до конца…» [9] (Примечатель-но, что Яков Петерс проделал сходную эволюцию. «Я не создан для этой работы, — поделился он с Бесси Битти вскоре после прихода в ЧК. — Я ненавижу тюрьмы так сильно, что мне невыносимо сажать туда людей». Затем он сказал ей: «Мы никогда не вернем смертный приговор в России» [10]. То же самое он сказал Луизе Брайант, и та отметила: «Его лицо было бледным и суровым; казалось, он на грани нервного срыва» [11]. Но уже год спустя британский журналист, который знал его и с которым он был «всегда любезен и внимателен», писал, что Петерс «ежедневно вершит судьбы десятков людей, которых он никогда не видел». «Мы сражаемся за нашу жизнь», — объяснил Яков журналисту [12].)

Под руководством этих двоих ВЧК не щадила людей, занимавшихся преступной деятельностью [13]. В крупных городах России вновь возникло нечто похожее на порядок. Но справиться с контрреволюционерами было сложнее. Зимой и ранней весной 1917–1918 года ЧК подавила забастовку государственных служащих, получавших поддержку от банкиров и промышленников [14]. Блокировала еще одну забастовку банковских служащих. Разгромила контрреволюционные организации «Черная точка» и «Белый крест» [15]. Уничтожила Союз землевладельцев, сотрудничавший с белыми генералами Корниловым и Калединым в Донской области, и ликвидировала организации, вербовавшие и переправлявшие контрреволюционеров в армии этих генералов 16]. Конфисковала печатные станки у нелегальных политических партий и групп. Дзержинский возглавил большинство этих операций, а иногда сам принимал в них участие. Часто он сам проводил допросы после арестов. Кроме того, опираясь на собственный опыт, глава ВЧК сам обучал агентов. «ВЧК начала свою работу с очень маленьким штатом, человек двадцать, не более. Председатель ВЧК и члены коллегии вынуждены были сами ходить на обыски и аресты, сами допрашивать арестованных» [17].

Поначалу ЧК относительно мягко обращалась с задержанными. За первые шесть месяцев было расстреляно 22 человека [18]. Однако Дзержинский быстро пришел к выводу, что сложные времена требуют безжалостных мер. Он начал казнить подозреваемых без суда и следствия, не видя «другого способа борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, ворами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами» [19]. Философ Николай Бердяев, который прошел неожиданно мягкий допрос у Дзержинского, сказал, когда все закончилось: «В нем было что-то жуткое» [20].

В середине апреля ЧК провела крупную операцию, которая продемонстрировала ее растущую силу, уверенность, мастерство и значимость для режима. Как ни странно, инициатором этой операции был Раймонд Робинс, и, что еще более странно, именно он впервые свел Феликса Дзержинского и Якова Петерса с Брюсом Локкартом.

Каждое утро личный водитель Робинса отвозил его к правительственному телеграфу, откуда он мог отправлять шифровки. 9 апреля, выйдя из отделения, Робинс обнаружил, что его автомобиль окружают десять вооруженных людей. Они были в штатском. «Реквизиция и анархист: два слова», — напишет позже американец в своем дневнике. Главарь группы приказал Робинсу сесть в машину. Четверо бандитов сели рядом с ним, по двое с каждой стороны. Шестеро стояли на подножках с приставленными дулами и взведенными курками. Они заставили его переводчика, американца по имени Александр Гамберг, встать на подножку вместе с ними. Главарь заговорил с шофером Робинса и попросил отвезти их на Поварскую улицу, 9. Это был один из самых процветающих и красивых бульваров в городе, а большой дом № 9 заняли анархисты, именовавшие себя «чрезвычайными социалистами» [21]. Робинс понял, что его жизнь в опасности. Он быстро сориентировался: когда машина тронулась, он сказал Гамбергу, чтобы тот приказал шоферу ехать медленно. Тот последовал его совету, и Робинс выпрыгнул на ходу, Гамберг — за ним. Анархист прицелился из винтовки Робинсу в грудь. Он держал палец на спусковом крючке, но почему-то не нажал на него, и автомобиль исчез в дорожной пыли. Потрясенные американцы вернулись в свои номера в отеле «Элит». «Мы идем к властям», — записал в дневнике об этом дне Робинс. Это значило, что они с Гамбергом ходили на встречу с Феликсом Дзержинским [22].

Глава ЧК уже знал об анархистах и их делах. До Октябрьской революции их движение заключило с большевиками соглашение по расчету: анархисты хотели свергнуть Временное правительство Керенского не меньше, чем РСДРП(б). Это означало, что их представители, которых в Петроградском и Московском советах было немного, часто голосовали вместе с большевиками, а их последователи, которых были тысячи, участвовали вместе с ними в демонстрациях и в уличных боях. Идейные анархисты верили в прямое действие и не чурались ни насилия, ни даже терроризма. Из-за внутренних разногласий и борьбы за лидерство их движение никогда не только не было массовым, но и не пользовалось значительной поддержкой [23], несмотря на то что Локкарт писал в Министерство иностранных дел: «Многие люди видят в их рядах элементы для успешной контрреволюции» [24].

К апрелю 1918 года анархисты издавали в Москве две газеты, одна из которых была ежедневной. Их последователи захватили Купеческий клуб — роскошно обставленный особняк с библиотекой и театром — и сделали его своей штаб-квартирой. Это был лишь один из 26 «реквизированных» ими домов, большинство из которых были роскошно обставленными и находились в лучших районах города. Проживая там с комфортом, анархисты проводили собрания, печатали памфлеты и журналы, приглашали бедные семьи из рабочего класса присоединиться к ним. В то же время они укрепляли свои штабы артиллерией и пулеметами. Различные идейные группы анархистов получали романтические названия, такие как «Смерч» или «Ураган» [25].

Брак по расчету между анархистами и большевиками кончился не сразу. Идейные анархисты в целом ненавидели «смирительную рубашку марксизма» — впрочем, они вообще не хотели никакого центрального правительства, не говоря уже о диктатуре пролетариата. Они считали, что нынешнее господство большевиков в Советах означает власть начальников, выступали против создания тайной полиции и ненавидели Брест-Литовский мирный договор, который считали капитуляцией перед германским империализмом. В то время как у большевиков была Красная гвардия, идейные анархисты организовали Черную гвардию: одна ее фракция начала готовить антибольшевистское восстание, но, как и следовало ожидать, вторая фракция выступила против. Тем не менее немецкая разведка узнала о заговорщиках и связалась с ними.

Идейные анархисты верили в перераспределение не только особняков и шикарных автомобилей (как тот, что они отобрали у Робинса), но и всех форм богатства. Это привлекало мужчин и женщин, которых не интересовала анархистская теория: по улицам ходили банды головорезов, называвших себя анархистами. Они нападали на людей, грабили частные дома, магазины и склады. В Петрограде одна такая банда «анархистов» остановила сани начальника Моисея Урицкого, впоследствии председателя Петроградской ЧК: «Бандиты стащили его с саней, раздели и предоставили ему продолжать путь в таком виде» [26]. Лидеры анархистов открещивались от подобных действий, но конфискации продолжались [27]. В результате задолго до кражи автомобиля Робинса «анархисты» оттолкнули от себя подавляющее большинство россиян, в особенности москвичей.

Наконец, контрреволюционеры, которые не интересовались идеями анархизма, обнаружили, что никто не задает им вопросов, если они размещаются в домах анархистов. Они оставались там, потому что либертарианские моральные принципы не позволяли хозяевам поинтересоваться происхождением и мотивами своих гостей. Так белогвардейские офицеры и другие лица, активно участвовавшие в контрреволюционных интригах, обзавелись жильем в нескольких минутах ходьбы от Кремля [28]. У некоторых из них были связи с немцами. Начал складываться новый союз: белогвардейцы стали думать, что могут использовать черногвардейцев, чтобы бить большевиков; анархисты стали думать, что они могут бить большевиков вместе с белогвардейцами. Немцы намеревались использовать их всех.

После присвоения автомобиля Робинс спросил большевиков: «Кто действительно сейчас у власти?» — и указал им на бесчинства анархистов. Дзержинский поручил своим агентам изучить все двадцать шесть домов на предмет подходов, путей отхода и обороны. Через два дня, 11 апреля, у него была вся необходимая информация и четкий план действий.

Он созвал красноармейцев, недавно сформированные отряды ЧК и Латышской стрелковой советской дивизии, которая заслужила отличную репутацию, сражаясь против немцев и проявляя героизм под огнем противника. Латышская стрелковая дивизия стала преторианской гвардией большевизма. На собрании ее представлял капитан Эдуард Петрович Берзин, любитель музыки, до войны получивший образование в Берлинской академии искусств, «высокий мужчина могучего сложения с резкими чертами лица и жестким стальным взглядом», герой войны, дважды раненный в борьбе с Германией [29]. В ближайшие месяцы у него и Брюса Локкарта будут важные совместные дела.

Капитан Эдуард Берзин