Никита покачал головой, но кажется, не очень удивился.

Мне стало неловко, что я втягиваю его в свои проблемы. Не так близко мы были с ним знакомы, чтобы просить о помощи.

— Ладно, пойду, — сказал я, — если государь обо мне спросит, скажи, что приходил.

— Скажу. А от Нечаева ты все-таки держись подальше. Он скользкий как уторь, живет одной кривдой. Если и подсылал убийц, все равно ты ничего не докажешь, на тебя же и свалит. У него в родне да свояках три боярина.

— А кто такой дьяк Ерастов? — спросил я, решив заодно выяснить, что собой представляет этот таинственный человек, которого все так боятся.

— Ерастов? — опять повторил за мной постельничий. — Дьяк посольского приказа. Эка ж тебя, брат, сподобило, на таких людях споткнуться!

— Что, такой же, гад, как и Нечаев?

Безобразов, прежде чем ответить, огляделся по сторонам, подождал, пока мимо пройдет слуга, только после этого сказал:

— Петька Нечаев рядом с ним ангел небесный. Вот кого берегись, как огня, так это Ерастова. Он такой хитрый и подлый человек, что самого себя обхитрить хочет. Хуже его у нас в Москве немного людишек найдется. А может, он и есть среди них самый худой.

— А не подскажешь, где он живет? — рискнул задать я бестактный в этой ситуации вопрос.

Никита помялся, так ему не хотелось поминать опасного дьяка, однако ответил:

— Точно не знаю, слышал, что где-то на Якиманке. Послушай доброго совета, забудь ты про них обоих на веки вечные. Пойдут на тебя войной, никто тебя не спасет. И государю не вздумай жаловаться. Ему пока не резон с боярами на вы идти, да он и не станет вмешиваться. Чтобы на таких, как они, управу найти, нужно Иоанном Грозным быть и на престоле, как на скале, сидеть!

Я видел, что Безобразову говорить на эту тему очень неприятно, он косился по сторонам и вел себя сковано. Потому разговор пришлось кончить. Я поблагодарил постельничего за информацию и добрые пожелания, и мы с ним распрощались.

Решив дела во дворце, я собрался поехать в дом подьячего, любить и охранять свою красавицу. Пользовался я «трофейным» конем, оставшимся от одного из убитых утром заговорщиков. Возле коновязи, где я его оставил, крутился какой-то синий стрелец, парень лет двадцати. Едва я отвязал поводья, как он подошел и спросил, почему я беру чужую лошадь. Вопрос был, конечно, интересный, но грозил локальным скандалом.

Чтобы отвязаться, я соврал, что лошадь мне одолжили. Стрелец не поверил, даже попытался ухватиться за поводья, но я его отшвырнул и пообещал свернуть голову, если он станет мне препятствовать. Начальственный рык возымел действие, и мне удалось убраться подобру-поздорову.

Конь был неплохой, и я хорошей рысью скакал по городским улицам. Летнее солнце стояло еще высоко, однако дело уже шло к вечеру, и народа на улицах было совсем мало. На мое счастье, по дороге к дому подьячего больше никаких осложнений не возникло, никто не попал под лошадь, и меня даже не попытались убить по дороге, так что скоро я уже въезжал во двор отставного чиновника. Здесь было тихо, хозяева и холопы сидели по избам, наслаждаясь вечерним отдыхом, так что я сразу же направился к своей избушке. Однако она оказалась пуста, а дверь снаружи даже приперта колышком. Мне ничего не оставалось, как пойти за Прасковьей в хозяйскую избу.

После сегодняшней ночи бурной любви ревности у меня поубавилось, но все равно было неприятно, что девушка так тесно общается с влюбленным в нее хозяйским сыном.

На правах жильца я без церемоний вошел в главную горницу, где собиралась вся семья. После дневного света в полутемных комнатах что-либо сразу разглядеть было не возможно, потому перекрестившись на образ в красном углу и отвесив общий поклон, я спросил, где Прасковья. В ответ мне удивленно ответили, что ее тут нет.

— Как это нет? — начиная тревожиться, воскликнул я. — Куда же она делась?

— Осталась с тобой, — ответил подьячий.