Но самое гадкое, что он совершенно не представлял себе, как теперь выбираться из той ямы, в которую свалился по собственной наивной доверчивости.
Судиться с подлецами Фростом и Райсом он больше не мог. Последняя финансовая подпитка, которую он получил от японцев за консультации по сборке серии подлодок для их флота, уже исчерпана. А прямого заказа лично ему в обход фирмы «Холланд торпедо боутс», в которой мистеру Холланду теперь не принадлежит ни единой акции, от графа Мацукато не будет. Об этом неделю назад телеграфировал японский морской агент. Судя по всему, подонки, которым теперь формально принадлежат патенты Джона, прознали о готовящейся сделке, и пригрозили иском директору арсенала в Кобэ. Или же просто дела у японцев на войне обстоят совсем погано, и обещенные ему денежки ушли на более важные для подданных Микадо цели.
О заказах для морского министерства в Вашингтоне лучше даже не мечтать. Сладкая парочка давно подмазала там всех, кого надо, размахивая аки жупелом направо и налево именем «выдающегося создателя» подводных кораблей. Чтобы затем на его место шеф-конструктора посадить дипломированного кораблестроителя из морведа. Юнца, выскочку Спира. Хоть и не безталанного парня, конечно, надо признать. Но что бы он смог без него, Джона Холланда? А уж как в на первых порах лебезил: «О, мистер Холланд, это просто великолепно! Это неподражаемо!» И все строчил, строчил в свои тетрадки.
Неблагодарный щенок…
Ну, и куда теперь? Начинать все с нуля в шестьдесят три? Или взять, и пустить пулю в лоб, разом прекратитв весь этот кошмар? Нервы уже не те, что были четверть века назад, во время краха с «Фенийским тараном». А читать в газетах статьи, проплаченые бывшими компаньонами, повествующие публике про то, что Джек Холланд, всего лишь удачливый изобретатель-самоучка, у которого когда-то, в прошлом веке, случались определенные успехи. Но сегодня он одряхлел и одной ногой стоит в психушке. Что он никогда не и был настоящим инженером. И что его нервный, сугубо гуманитарный интеллект куда больше подходит учителю пения, каковым он всегда и являлся.
Джон сидел на скамейке, неподвижно, как изваяние. Иногда мимо проходили редкие прохожие. Птицы клевали что-то возле его ботинок…
Последние теплые деньки стоят в Филадельфии. Листопад, величественно кружа над дорожками парка, роняет на их гравий и ему на плечи золотистые, кленовые листья…
Наконец, приступ бессильной ярости отпустил. Но и идти домой не было сил. Ему хотелось заснуть, позабыть все, и никогда не просыпаться больше в этом неблагодарном, жестоком мире.
«Кое-что о превратностях судьбы. Или как приятно быть добрым волшебником, — Бутаков внимательно разглядывал замершую на скамье худощавую фигуру в длинном черном пальто с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе-котелке. Рядом с человеком, возле скамьи, лежали его очки, которые он небрежно положил, или они сами свалились с его носа, когда их владелец заснул, — Пожалуй, Врубель мог с такой натуры написать своего „Поверженного демона“. Хотя, нет. Здесь, скорее, подошло бы: „Человек разгромленный“.
Странно. Кроме жалости и участия, в душе нет больше, ни обид, ни гнева. За то, что последним деянием Джона Холланда на его фирме, была передача японцам нашего заказа. Тех самых пяти субмарин типа „Фултона“, от постройки которых на Балтийском заводе Государь решил отказаться в марте…»
Не ведал тогда капитан 2-го ранга Бутаков, что и сам он, благодаря неким добрым волшебникам, не умрет в феврале 17-го на штыках матросов бунтующего Кронштадта. Что его окровавленное тело не рухнет с парапета на кучу тел растерзанных офицеров, и не «сядет» подле них, прислонившись сломаной спиной к гранитной облицовке набережной. Что в тот роковой день не будет забита прикладами мать — вдова «отца тактики русского парового и броненосного флота», а рядом с нею не будет обесчещена и застрелена его, уже контр-адмирала Александра Григорьевича Бутакова, любимая жена…
— Мистер Холланд? Проснитесь. Проснитесь, пожалуйста…
— Кто это?.. Что Вам угодно? — Джон, близоруко щурясь, торопливо нашаривал рукой пропавшие очки, — Спасибо. Мои… О, какая встреча! Капитан Бутаков. Кто мог подумать? Каким ветром Вас занесло в Филадельфию? Да еще сюда, на пленер? Время-то позднее…
— Ваши домашние направили меня в паб. А там сказали, что после пятого стаканчика Вы обычно идете отдыхать в парк.
— Что значит «обычно»? Только вторую неделю… — Джон явно смутился. Выглядеть в глазах кого бы то ни было опустившимся, спивающимся субъектом он не хотел.
— Но сегодня Вы имели все шансы сильно простудиться. Уже не май месяц.
— А Вам-то, простите, какое дело до меня и моего здоровья, молодой человек? Или, получается, что Вы меня специально искали? Может быть, и прикатили сюда из столички сугубо по мою душу?
— Не поверите, но именно так, — улыбнулся Бутаков, — Вы позволите присесть?
— Пожалуйста, скамейка длинная…
Только какой теперь у Вас может быть до меня интерес? Я же нынче «технический авантюрист» и понимаю что-то исключительно в сальфеджио, да в игре на фортепьяно. А там, рядом с Вами в Вашингтоне, теперь полным-полно самых настоящих специалистов в области подводного плавания. Дипломированных, между прочим…