Книги

Загадки малорусской истории. От Богдана Хмельницкого до Петра Порошенко

22
18
20
22
24
26
28
30

Действительно, было бы странно, если бы персонажи произведений Квитки – казаки и крестьяне из малорусских сел и городков – общались бы между собой на изысканном литературном языке, принятом в аристократических салонах. Они говорили, как умели, а прозаик правдиво воспроизвел такую речь, не ставя перед собой каких-либо политических целей. За что также удостоился осуждения от «национально сознательных» деятелей.

«Пренебрежительное отношение к родному языку, как это ни странно, было даже у «возродителей» украинской литературы: Квитки, Котляревского и др., которые также смотрели на язык украинский как на «малороссийское наречие», а на русский язык – как на «общий язык», – сокрушался активист украинского движения Яков Довбищенко.

«Влияние русской культуры вообще, а русского языка – в литературе было слишком велико, – печалился по тому же поводу другой активист – Николай Плевако. – Сознательности национальной украинцам не хватало. Квитке еще не приходил в голову вопрос о национальном языке».

Не могли претендовать на звание родоначальников украинского литературного языка и другие писатели той поры. На сей счет тоже есть оценки украинофилов. Скажем, по словам Кулиша, Петр Гулак-Артемовский «над украинщиной насмехался», а Евгений Гребенка «за укра-инщину брался урывками и большого значения ей не придавал».

«У Гребенки не было в сердце и на уме воспитанной наукой и жизнью настоящей украинской национальной идеи», – подчеркивал видный украинофил Александр Конисский. А еще один известный «национально сознательный» деятель, галичанин Александр Колесса, констатировал: «Украинские писатели ХIХ века, предшествовавшие Шевченко, не доросли с точки зрения национальной сознательности до своей задачи и до духа своего времени».

Впрочем, и Тарас Шевченко, как вскоре выяснилось, на роль отца украинского языка не годился. В начале ХХ века в Малороссии вспыхнула дискуссия вокруг языкового вопроса. Оппоненты украинских деятелей не замедлили указать, что так называемый «украинский литературный язык» сильно расходится с языком произведений Тараса Григорьевича. В ответ в «национально сознательной» среде поднялась буквально буря.

«Язык Шевченко – на меньшее они не согласятся, – негодовал Михаил Грушевский. – И, наверное, тут ничего не поделаешь. Нужно оставить их так. Пусть ждут, пока Шевченко встанет и будет писать им в газетах, переводить популярные книжки, писать исторические и критические труды».

«Часто говорят: «Пишите, как писал Шевченко», будто Шевченко в проявлениях научного и литературного развития такой дорожный указатель, что все время всегда на него нужно равняться», – кривился Николай Сумцов.

«Так, как писал Шевченко, народ не мог говорить, – заявлял Владимир Дорошенко. – Хоть Шевченко в основном и пользуется размером народной песни и берет часто темы из мужицкой жизни, однако поет свои песни уже совсем не по-мужицки, и неудивительно, что «настоящий народ» часто его не понимает – ни содержания, ни даже языка». (О том, что украинский литературный язык народ тем более не понимает, «национально сознательный» деятель, естественно, умалчивал.)

«Шевченко и Марко Вовчок не писали бы, как Шевченко и М. Вовчок, когда б их теперь посадить писать не стихи и сельские рассказы, а научные исследования или публицистику: они или совсем ничего не писали бы, или написали бы так, как мы, а может, еще и хуже», – огрызался Борис Гринченко.

Иван Стешенко, ничтоже сумняшеся, объявил свою речь «выше и шире» языка Тараса Григорьевича. А Ага-тангел Крымский договорился до того, что назвал шевченковский язык похожим на украинский не больше, чем хорошо сделанная статуя похожа на живого человека, «без той колоритности, которой будет блистать живописный рисунок, и без той детальной точности, которую может дать фотография».

Таким образом, ни один из уроженцев российской Украины (то есть той части малорусских земель, которая входила в состав Русского государства) критериям «украинского национального возрождения» не соответствовал.

Причину данного явления несколько позднее обрисовал знаменитый Николай Скрыпник, нарком юстиции, а затем нарком просвещения Украинской ССР, проводивший в республике политику тотальной украинизации. «Во времена котляревщины, гулаковщины, артемовщины и т. п. украинская литература была лишь провинциальной литературой, дополнительной к русской, это была литература гопака, горилки, дьяка и кумы, – подчеркивал он. – Этого характера украинская литература не лишилась даже во времена Шевченко, Кулиша, Марка Вовчка и других».

Скрыпник отмечал, что самостоятельная украинская литература возникла в конце XIX века, усилиями галицких литераторов. В свою очередь, Михаил Грушевский признавал: «Работа над языком, как вообще работа над культурным развитием украинства, велась преимущественно на почве галицкой».

И как ни крути, а в поисках истоков украинского языка приходится обратиться к Галиции, входившей тогда в состав Австро-Венгрии. Только вот Иван Котляревский к этому никакого отношения не имел.

Неизвестный запрет

Событие это забыто у нас основательно. Да что там забыто?! Большинству наших соотечественников оно и не было известно. Хотя знать о нем следует. 10 мая 1822 года в Австрийской империи запретили ввоз книг из России.

Более чем на полвека опередило данное запрещение так называемый «Эмсский указ», ограничивавший (но не запрещавший совсем!) пересылку книг в обратном направлении – из Австро-Венгрии в Россию. Однако если о «жесточайшем Эмсском акте этноцида и лингвоцида» трубят все «национально сознательные» украинские авторы (написавшие на сей счет уже горы сочинений), то о запрете австрийском они столь же дружно молчат. Увы, обошли вниманием эту тему и историки из противоположного идеологического лагеря…

Австрия и Россия в то время не враждовали между собой, даже считались союзниками. Понятно, что и никаких вольнодумных, крамольных, революционных сочинений в России тогда не печатали. Что же побудило австрийские власти прибегнуть к запретительным мерам? Причина была одна – русские книги попали в немилость потому, что они… русские.

В 1772 году состоялся первый раздел Польши, в результате которого к Австрии отошла территория Галиции. Новое владение представляло собой часть исторической Руси, о чем венским правителям было прекрасно известно. В официальных австрийских документах этот край так и называли – русским (russich), а его коренных жителей – русскими (russen), то есть так же, как и главных обитателей Российской империи. Однако так продолжалось недолго.