Зазвенел таймер. Прошла минута, уверенность моего противника росла. И это было прекрасно. Я ударил прямым в корпус, Кинг ответил, задержался рядом и правым кроссом врезал мне по шлему. Получилось не так уж сильно, я сумел проскользнуть сквозь защиту и зарядил левым хуком в нижнюю часть его ребер.
Кинг упал на одно колено, прижав к боку перчатку, и сморщился. Удар в корпус чувствуется сильнее, чем в голову, и, когда политик снова поднялся, задора у него поубавилось. Он стал держаться подальше и только парировал, стараясь не получить по ребрам снова. Таймер пропищал десять раз, и бой закончился. Мы провели на ринге всего три минуты, но совершенно вымотались.
– Боже, – выдохнул Кинг. – Это потруднее, чем играть в сквош.
Фред улыбался, глядя на нас.
– Неплохо. – Он повернулся к Бену Кингу. – Прижимайте локти к туловищу. Ну что, еще пару раундов?
– Пожалуй, в другой раз, – ответил тот, еще тяжело дыша.
Фред рассмеялся и пошел собирать полотенца, разбросанные по залу. Мы с Кингом молча сели, мокрые от пота, связанные странным родством, которое возникает между двумя мужчинами, только что бившимися друг с другом на ринге.
– Чего вы хотите, Макс? – спросил он.
– Правосудия. Правды. И чтобы все это кончилось.
Он посмотрел на меня своим особенным взглядом политика – будто видел впервые и только что понял, какой вы на самом деле. Этот взгляд вам бесконечно льстил.
– Я хочу того же, – сказал Кинг.
– Все началось с первых дней, – рассказывал политик. – Сначала насиловали ум, потом тело. «Вот Шекспир, вот Лоуренс, а здесь – вы. Потому что вы – ничто, пыль на моих ботинках…» Затем – возвышение. Нам внушали чувство избранности, будто мы – чуть ли не жрецы, приближенные к богоподобной, суровой фигуре, отцу, который знает все об искусстве, литературе, войне и человеческой плоти. Нам исполнилось тринадцать! Мягко говоря, неравенство сил. Мы хотели ему угодить. Боже, мы хотели этого больше всего на свете…
Впереди с приглушенным гулом разворачивалась серая лента дороги, машина съедала милю за милей. Я молчал.
– Он давал нам то, чего мы искали. Неуверенным, Адаму и Салману, показывал, что они – часть семьи, страны и тайного мира. Сильным – Хьюго, Нэду и Гаю – внушал, что они умны. Одаренным – Джеймсу, конечно, – что они отмечены Богом. Он говорил нам, что мы особенные, учил смеяться над остальными. Рассказывал о красоте и правде, когда ласкал нас.
Несколько миль Кинг молчал.
– Я выкрутился, – наконец произнес он. – Не знаю, как я сумел, а другие – нет. Наверное, какой-то инстинкт, которого им не хватало. Они все были по-своему исключительны. Джеймс… Джеймс был гением, истинным талантом. Адам – юное дарование. Хьюго – первый в школе атлет. Гай – сила природы. А Салман… Салман такой трогательный, целеустремленный, он очень хотел стать своим, вел себя как истинный англичанин в отличие от нас. И Нэд… Все любили Нэда. Он был хорошим парнем.
– Почему вы швырнули в него стакан?
– Мальчики взрослели. Раньше они занимались сексом в школе, а потом сидели, читая «Семь столпов мудрости» Лоуренса; затем этого стало мало. Они росли, они были любопытны. Хьюго и Гая поймали в городе с парой местных девушек. Женщины, взрослые женщины, с ума сходили при виде Джеймса. – Кинг рассмеялся. – А Свин по ночам мастурбировал до потери сознания.
Он закусил нижнюю губу.
– В мире школы не было женщин. И тогда директор сказал, что найдет одну и покажет, что мальчишки практически ничего не теряют.