И придумал выход — ускорить вступление супруги в права наследования средствами Овечьего короля.

Что он сказал отцу? Рассказал правду, как грозился когда-то? Угрожал? Кому? Ей?

Она пыталась спросить, но Эйдан, не знавший о письме управляющего, сказал, что не был на юге, пока ему не пришло сообщение о смерти тестя, а ей он не сказал, чтобы якобы не волновать.

Управляющему в поместье Грерогеров солгал, что Амелия больна и не может проводить отца в последний путь.

Именно в тот момент в груди вдруг стало пусто. Эйдан смотрел на нее своими огромным глазами цвета летнего неба и изображал сочувствие. А она… Она могла его остановить и сберечь отца — стоило решиться, стоило избавиться от Эйдана, наплевав на совесть и прочие убеждения. Могла, но испугалась.

Молния разрезала тьму в очередной раз. Мэл встала с дивана и направилась к лестнице.

Шаг, еще шаг, мягкая ковровая дорожка поглощала звуки шагов. Бордовая, цвета крови. Когда она освободится, то непременно ее выбросит.

Еще шаг…

Гладкая древесина перил под ладонью…

Еще шаг…

У Эйдана было не заперто. От кого ему запираться? Он никого не боялся. И был прав, тысячу раз чертовски прав, потому что запугал Мэл настолько, что она почти пятнадцать лет терпела издевательства и не смела ничего им противопоставить, кроме травок от потенции. На сколько их хватило? На два года почти спокойной жизни, а потом ни один аптекарь не согласился продать ей нечто подобное.

Шаг, ещё шаг — на сей раз к кровати, на которой, развалившись и храпя, навзничь спал Эйдан.

Сперва, когда Амелия только получила ответ от управляющего и все поняла, ее подмывало покончить с Эйданом и наложить на себя руки. Но потом злость на него вытеснила мысли о «побеге». Она прожила в страхе четырнадцать с половиной лет. Она отдала ему на растерзание своего отца.

Так что нет, она не умрет в один день с этой тварью, а будет жить еще долго и гордиться тем, что сделала. Пусть несчастливо, но так долго, как только сможет — сколько позволят боги.

А потому не могло идти речи о том, чтобы налить Эйдану в питье полстакана собственной крови — именно столько выпил тот раненый в лазарете, перед тем как скончаться. Не-е-ет, она убьет его медленно, так, чтобы он прочувствовал на себе, что такое стать беспомощным.

«Мразь! Ненавижу!»

Амелия подошла к кровати вплотную. Вынула из волос шпильку и проткнула себе палец. После чего поднесла руку к лицу Эйдана и задержала над его приоткрытыми во сне губами. Две капли — достаточно.

По капле-две каждую ночь. Никто не найдет следов магии или отравления — слишком маленькая доза. Но кровь подействует, однозначно подействует. Потому что ненависть убивает, бабушка была права.

А Амелия ненавидела.

Так люто, что была готова убивать Эйдана Бриверивза медленно, по капле, месяц за месяцем…