— Тоша, прекрати, — Мишка часто дышала. Положила руку мне на колено и сжала, пытаясь остановить. Но только от этого прикосновения член вновь встал. — Тш-ш-ш, — тонкие пальцы Михайлины легли на мой рот, прерывая поток речи. — Хватит, Тош. Прошу. Не здесь.

Уткнулся носом в шею Мишки и задышал тяжело, пытаясь унять возбуждение. Выходило херово. Рядом с Мишкой его всегда слишком сложно контролировать. Особенно, когда узнал её вкус. И то, как она кончает.

Михайлина пальчиками провела по моему затылку и шее. Коснулась губами виска, потёрлась носиком.

— Я так сильно проголодалась, дома полхолодильника съем.

— Что хочешь?

— Пиццу. Чтобы сыра много было, — тихо рассмеялся, когда услышал, как заурчал живот малышки.

— Закажем. Сейчас уде можно. Как раз приедешь и привезут.

— Нет, — Михайлина сморщила нос. — Я домашнюю хочу. Сыра много положить. И тесто чтобы толстенькое было.

Малышка зажмурилась и сглотнула, а я усмехнулся. Поцеловал в кончик носа и пообещал:

— Раз хочешь, будет.

Мишка расплылась в счастливой улыбке, смотря на меня сияющими глазами. А я понял, что убить готов за эту улыбку. Горы свернуть, только бы продолжала смотреть таким взглядом.

И стоило только такси подъехать к нашему дому, поцеловал малышку в губы и пообещал скоро прийти, с трудом оторвавшись.

Дома было тихо. Мы с Настей синхронно перевели друг на друга взгляд, напрягаясь. Куртка матери весела на крючке, обувь стояла на пороге. С опаской обошёл квартиру, набрав в грудь воздуха перед открытием каждой двери. Боялся и ждал, что обнаружу мать на полу. А рядом шприц.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Настя так и осталась в коридоре. Только на пуфик опустилась. У нас была договорённость — чуть что, она бежит из дома, просит соседей вызвать скорую или полицию. Мать обнаружилась в комнате. Сидела в на полу, привалившись спиной к стене, обложившись альбомами и плача. Заходить в комнату не спешил. Обозначать своё присутствие тоже. Наблюдал с какой-то отрешённостью и безразличием за тем, как она целовала фотографию отца в военной форме. Это фото было сделано до того, как отца отправили в горячую точку.

Я смотрел на мать, но жалости не чувствовал. Только презрения и злость. Сколько мужиков её ебало за эти годы. Из-за одного она заявление на меня написала. Видимо, ебался лучше других. А тут сопли размазывает, фотографию целует. Я бы не испытывал такого презрения, такой ненависти, если бы мать встретила нормального мужика и вышла замуж во второй раз. Попытался бы принять. Но сука… Как бы мерзко и горько не звучало, моя мать последние годы была обычной шлюхой, трахающейся не за деньги, а за дозу. Я слишком любил и уважал отца, чтобы мог простить такое матери. Из всего, что она делала, это оказалось самым сильным, самым разрушительным ударом.

Люблю ли я её?

На этот вопрос я не могу дать ответ. Слишком долго и беспрестанно лилось дерьмо с её стороны. Слишком много поступков, которые я не способен простить. Слишком много. И я не уверен, что когда-то прощу. Или забуду. Ничто уже неспособно отбелить её в моих глазах. Сделать мать той МАМОЙ, которую я безгранично сильно любил, руки которой пахли для меня счастьем, домом и уютом. Той красивой и нежной женщиной, которой я восхищался.

Я любил отца.

Нет.