Глава 20

Антон

Голова Мишки лежала на моём плече. Девчонка заснула, немного приоткрыв рот во сне. Щекой прижался к её волосам, глубоко и жадно втягивая её запах. Поглаживал тонкие пальчики в своей руке, обводил аккуратные ноготки, наслаждался мягкостью кожи. Мелькнула мысль, что на её руке шикарно бы смотрелось обручальное кольцо. Чтобы все, весь мир знал, что эта девушка занята. Что она принадлежит мне.

Прикрыла глаза и носом зарылся в волосы Мишки, пытаясь спрятать довольную, идиотскую и счастливую улыбку. До конца поверить не могу, что она моя. Вся. Это походит на наваждение. На очередной сон. Мишка только моя. Вся. От кончиков крохотных, нереально аккуратных, красивых пальчиков на ногах до кончиков золотистых волос. И я уверен, что этой ночью покрою всё её тело поцелуями. Вылижу девчонку полностью. Как давно хотел. Как мечтал. Как видел в чёртовых снах, после которых просыпался на мокрых простынях и с адским стояком.

Заглянул в лицо спящей Мишки. Не удержался и пальцами провёл по губам. Припухшим и покрасневшим от моих поцелуев. Облизнулся. С огромным трудом сдержался, чтобы не разбудить и не поцеловать. Чтобы убедиться, что это реальность. Мы с ней поговорили. Поговорили бл* спустя три года.

Чувствовал себя мудаком. Идиотом. Придурком безмозглым и ревнивым. Столько лет прохерили из-за меня. Из-за моей ревности. Из-за моего ослиного упрямства и нежелания её слышать. Ведь я мог поговорить с Мишкой три года назад. Я бы тогда шею свернул Игорю. Все эти три года мы могли бы состоять в отношениях. Она бы все эти три года была моей. Моей девочкой. И эти три года не казались бы мне таким адским котлом. Потому что только Мишка своей улыбкой могла снять любое напряжение.

Поцеловал Михайлину в кончик носа, выше натянул на её плечи свою толстовку. Мишка только улыбнулась во сне и чуть поёрзала, устраивая голову на моём плече. Улыбнулся. Уверен, что со стороны похож на полоумного идиота. Влюблённого по уши. Но только срать на это. На всё срать. Главное, что девчонка рядом. И я знаю, что этой ночью она будет засыпать в моих объятиях. Идеально, если с моим членом внутри. Стиснул зубы и прерывисто выдохнул, пытаясь унять возбуждение. Слишком яркими были картинки перед глазами. Слишком свежими были воспоминания о том, как Мишка стонала, кончая от моих пальцев в своих трусиках.

Я узнал, что она девственница. Совсем невинная. Моя. Кончала только со мной. От моих пальцев. И будет кончать только со мной. На моём члене. На моих пальцах. На языке.

Я дико хотел Мишку. Всегда. Но когда узнал, что она девственница… Какое-то чёртово помешательство. Желание обладать ей возросло в разы. Присвоить. Сделать только своей. Пометить, как зверь свою самку. Что-то первобытное. Тёмное. На грани одержимости и помешательства.

Чтобы отвлечься от мыслей, кинул взгляд через плечо на Настю. Сцепил зубы. Этот мелкий паршивец меня бесил. Особенно тем, что он не боялся меня. Говорил же ему к Тёне не подходить. Тряс хорошенько. Но щенок только исподлобья смотрел. И сейчас с довольной рожей сидел рядом с сестрой, что-то показывая мелкой в телефоне. Настя постоянно взгляд от экрана отрывала и с обожанием смотрела на пацана. Этот малолетний урод её обзывал, унижал столько раз…

— Тоша, больно, — над ухом раздался сонный голос Мишки.

— Прости, золотце, — понял, что злясь, неосознанно сжал пальчики малышки.

— Тошенька, — тёплые губы прижались к щеке, делая из меня послушного, виляющего хвостом щенка, — хватит испепелять мальчика взглядом. Ему нравится Настя.

— Не нужен Насте такой урод.

— Родной мой, — дыхание перехватило от ласкового обращения, — он нравится Настюше. Очень сильно нравится. Это её первая любовь, Тошенька. Дай ей её прожить. Они совсем ещё дети. Если бы старше были, то совсем другой разговор.

Не стал спорить с малышкой. Поднял руку, поцеловал тонкие пальчики, втягивая запах её тела. Прикрывая от наслаждения глаза. Моя. Моя девочка.

— Уложу мелкую и приду к тебе, — шепнул на ушко, с наслаждением замечая, как вспыхнули жаром бледные щёки. Не удержался, губами прижался к румянцу, будто желая попробовать его на вкус.

— Тоша, — Мишка заёрзала на сидении, кинула на меня смущённый взгляд из-под ресниц. Осеклась. Смутилась ещё сильнее. А я, кайфуя от её реакции, зашептал на ухо. Губами касаясь мочки:

— Сначала я тебя раздену. Чтобы ни один клочок одежды не мешал смотреть на тебя. А потом вылижу. Заставлю кончать на моём языке, пока не сорвёшь голос.