Молчание, шуршание и исчерпывающий ответ.

— Ещё только мистер Фоулсон, — это его несостоявшийся отец, — со священником.

— Он привёл священника до смерти ребёнка или после?

— Прошу прощения, но мне неизвестно.

Его руки тряслись, непослушные, они отказывались застегнуть пуговицу на воротнике, которую он же сам буквально несколько минут назад с каким-то упрямством расстёгивал, видимо, лишь для того, чтобы сделать глубокий вздох. Со стороны вообще казалось, что этот невысокий мужчина со светлыми волосами, закрывавшими уши и отмеченными лёгкой сединой, с небольшим, но всё же заметным брюшком, на котором каким-то чудом ему удалось застегнуть явно неподходящий по размеру серый пиджачок в крупную синюю клетку, очень сильно нервничал. Время от времени он с остервенением запускал короткие пухлые пальцы сквозь поредевшие пряди волос и смотрел куда-то в сторону, прежде чем ответить. Каждое его слово казалось хорошо взвешенным и требовало определённого времени, чтобы быть озвученным вслух. Мужчина боялся и даже не пытался скрыть своего страха, бросая затравленные взгляды то на меня, то на Люка, по традиции усевшегося на край стола и внимательно следившего за каждым его движением.

— Я не знаю, — капля пота медленно стекает по виску свидетеля, — я просто…мы просто стояли и разговаривали со священником. Нас даже не хотели пускать в палату к нему, нас не хотели. Мы еле уговорили.

— Достаточно!

Люк быстро посмотрел на меня.

— Вы уже повторяетесь, Фоулсон, — попыталась придать голосу мягкости.

— И это откровенно раздражает, — недовольно произнёс подошедший ко мне Люк.

— Мы уже любили мальчика…мы его успели полюбить, — показалось, что глаза Фоулсона влажно блеснули.

— Да, я понимаю, вы свободны. Пока. — и он, не скрывая вздоха облегчения, покидает кабинет с такой неожиданной и кажущейся совершенно несвойственной его короткой, немного тучной фигуре лёгкостью.

Люк покачал головой, провожая глазами вышедшего.

— Только не говори, что не веришь ему. Несчастный, кажется, чудом сердечного приступа избежал.

Томпсон повернулся и испытующе в мои глаза посмотрел, а я впервые подумала о том, что под таким внимательным взглядом трудно чувствовать себя в безопасности. Дискомфорт. Словно тебя изучают, разбирая каждое твое слово, каждый выдох и движение тела. Препарирует ментально, не касаясь физически, и неосознанно хочется закрыться, не позволить прочитать себя, словно открытую книгу. До того, как я вошла в участок, Люк уже около получаса разговаривал с Фоулсоном…точнее, судя по тому, как к тому времени колотило в нервозном страхе мужчину, Томпсон явно не проявил тактичности в связи с потерей тем приёмного ребёнка.

— А ты, значит, веришь в его любовь к чужому ребёнку, которого он видел пару раз в жизни?

— Меня не интересуют его чувства к нему, Люк. Только то, что он явно неспособен на убийство.

— Нет, конечно, — Томпсон махнул рукой, с неким презрением посмотрев туда, где еще минуту назад стоял Фоулсон, — этот слизняк едва в обморок не грохнулся вчера со страху, узнав, что ребёнок умер.

— Возможно, он переживал. Он привёл вчера священника к Кевину.

— Что означает, он предполагал возможность его смерти.