— А что не так с его…с его женщинами?

Усмехнулся, дёрнувшись и высвобождаясь.

— Он рисует на них. Ножом! Он вырезает на них свои инициалы. Больной ублюдок.

Не сразу поняла, что рука безвольно повисла вдоль тела. Смотрю в лицо Люка, но вижу не его глаза, а другие. Чёрные. Внимательные. Слегка насмешливые. Прячущие на дне своего тягучего мрачного омута тысячи чертей.

— Я видел сам. Эти чёртовы две буквы его имени и фамилии. Мне даже кажется, это некий отличительный знак всех, кого трахал Натан Дарк.

А в моём сознании сотни женских лиц. Я не могу выделить ни одно из них. Только смотреть в сменяющие друг друга разноцветные глаза: синие, карие, зелёные, серые…волосы контрастных оттенков, разные формы губ и носов. Серой массой, сплошным потоком лица незнакомых, возможно, и не существовавших никогда в реальности женщин, но только от мысли, что каждая из них носит на себе его знак…

Он хотел пробудить во мне страх? Ненависть? Презрение? Подозрение? Я не знаю. Чувствую только, что он словно плеснул в меня чашей с болью. Прямо туда, где билось сдавленное железными тисками сердце. Истерически билось, трепыхалось раненой, окровавленной птицей.

— Вот почему он не может быть Живописцем, — не знаю, как выдавила из себя…но всё же смогла, глядя в окно, задёрнутое белыми шторами.

— Что?

— Ты сам сказал. Дарк предпочитает женщин. Навряд ли его будут возбуждать маленькие мёртвые дети.

Люк вдруг расхохотался, вернув меня в реальность. Отклонив голову назад и закрыв ладонью глаза, он смеялся почти минуту, чтобы, успокоившись, сложить руки на груди и наклониться ко мне.

— Ты ошибаешься, если считаешь, что Живописец придаёт этому сексу такое же значение, которое вы придаёте. Этот парень настолько зациклен на мелочах, на своём ритуале и подготовке, что момент с сексом я бы не назвал самым важным в его действиях.

— Ты никогда не говорил, каким его видишь, Люк.

Взгляд тут же стал жёстким, непроницаемым.

— Потому что я его не вижу. Но я уверен, что в каждом элементе его ритуала есть особый смысл. И тебе нужно лишь разгадать его для себя. А ещё ты можешь сколько угодно защищать Дарка и верить этому подонку, но с некоторых пор я не отрицаю возможности влечения как к живой женщине, так и к трупу.

— С каких именно пор?

— С тех пор, как понял, что мы безнадёжно проигрываем, Ева. Ты уступаешь ему по всем пунктам.

Развернулась резко, на каблуках, чтобы удержаться от желания влепить ему пощёчину. Понимая, что он прав…и не желая принимать правды.

— Ты ошибаешься. Я не играю, Люк. А значит не могу уступить.

— Это ещё хуже, Арнольд, — очень и очень тихо, еле слышно, — потому что он от игры навряд ли откажется, а значит победителем в этой игре станет именно он.