Переехав в Копенгаген, Хедегор смог навещать деда чаще, что и делал с удовольствием. Ночи Лиама не были пресыщены общением, и он не стремился что-либо менять в этом аспекте своей жизни. Тем более теперь, когда знакомый с детства, всегда открытый для него, уютно и мирно тикающий дом Торстена стал так близок.

Лиам мог доехать на машине, но предпочитал ходить пешком. Дорога занимала чуть более четверти часа. Дед жил в Кристиансхавн вблизи бывшего бастиона то ли Льва, то ли Слона – Лиам никак не мог запомнить. Трёхэтажный дом с фасадом антрацитового цвета и белыми оконными рамами здорово выделялся среди нелепого цветного ряда соседних домов: жёлтый, красный, оранжевый – чёрный – голубой, красный. В темноте, особенно когда в окнах не горел свет, дом и вовсе выглядел провалом в бездну. Он напоминал Лиаму его самого среди людей: симпатичный, страшненький, красавчик – выродок – обычный, симпатичный… Это сравнение отчего-то всегда веселило Хедегора. Хотя нельзя было сказать, что он любил иронизировать на тему своей инаковости.

Напротив этого, не похожего ни на один другой, чёрного дома весной цвела сирень. Дерево, росшее у соседей во внутреннем дворе, словно бы устав, прилегло на плоский скат крыши гаража и раскинуло ветви так далеко, что пушистые гроздья цветов свешивались с карниза на стороне улицы. Ночью они выглядели совсем иначе, чем на фотографиях или в фильмах, захваченные в замкнутое кольцо кадра при свете дня. Если остановиться, не доходя до дома, и взглянуть на фонарь через гроздья сиреневых цветов, то можно было полюбоваться на пронизанные холодным светом аметистовые лепестки. Лиам всегда останавливался, когда гостил у деда.

Сейчас сирень не цвела – было слишком холодно. Но Лиам, зная, как она выглядит в мае, не смог просто пройти мимо: присмотрелся к завязи бутончиков, втянул горьковатый, пока ещё едва уловимый запах – и только тогда приблизился к двери.

Торстен, отворив на стук, впустил внука и похлопал по плечу, когда тот шагнул от порога к лестнице. Лиам стянул капюшон и дёрнул молнию толстовки: пока шёл, вспотел, а у деда в доме было натоплено – от изразцовой печи в прихожей растекались душные волны жара.

– Не вздумай забросить старика – я уже привык видеть тебя каждую неделю, парень.

Лиам чувствовал, что дед усмехается, хоть и не видел его лица, поднимаясь по лестнице.

– Разбаловал Фрейма вниманием, – растягивая слова, продолжал дурачиться Тор. – Если вдруг пропадёшь, не знаю, как буду коротать вечера.

– Куда мне пропадать? За работой разве что… И то – не повод.

Торстен ничего не сказал, но Лиам, почувствовав минорную ноту в этой тишине реплики, оставленной без ответа, оглянулся: дед хмурился.

– Что?

– Эх, парень, мы оба знаем, что я бы перетерпел вечерок-другой, если бы у тебя нашёлся повод не прийти.

Лиам дёрнул щекой в пародии на улыбку и отвернулся, продолжив подниматься. До сих пор Торстен ни разу не позволил себе ни намёка, ни полунамёка на проблемы Лиама с общением. Хотелось надеяться, что эта фраза не была началом череды бессмысленных разговоров об очевидных, неприятных и непоправимых реалиях существования Хедегора. В противном случае у Лиама появится не повод, а причина не приходить.

Как видно, Торстен подумал примерно о том же, потому что не стал продолжать сокрушаться об одиноком и предоставленном самому себе внуке. Вместо этого он предложил кофе, увлекая гостя по тикающему коридору в тикающую столовую.

– Как твой первый заказ на новом месте?

– Уже взялся за второй.

– Мне нравится твой подход! Ты, как ястреб, – Тор прищурил глаз, поднял руку к груди и выпрямил ладонь наподобие копья, – видишь цель, настигаешь, – рука выстрелила вперёд, – берёшь следующую.

Лиам рассмеялся, качая головой.

– Что это за выверт такой? Тебя покусал писатель?

Торстен хохотнул, выставляя на стол кувшинчик с молоком и сахарницу.