Проследив движение её взгляда по себе: сверху вниз и к руке с бутылкой – он протянул вино:

– Это вам. В благодарность.

Руки Фрэи взлетели в неловком движении, подхватывая бутылку. Ладонь правой легла под дно, а пальцы левой сомкнулись на горлышке прямо под кистью Лиама, и он поспешно убрал руку, избегая прикосновения.

– Зайдёте? Одна я не стану ведь. Вряд ли даже открою… А с вами по бокалу можно было бы.

Лиам опешил.

Она звала его в гости? И, похоже, искренне, а не как зовут «для галочки», уверенные в отказе. По её виду скорее можно было предположить, что она не слышит себя саму и не понимает, что говорит. С одной стороны, это выглядело забавно, с другой же… Лиам был уверен: Фрэя пожалеет, что впустила его, едва опомнится и приведёт спутанные мысли в порядок. Таким сумбурным приглашением точно не стоило пользоваться.

– Я не пью… вина. Доброго вечера, Фрэя, – изобразив улыбку, неожиданно раздосадованный тем, что вынужден был отказаться, Лиам убрался к себе.

Настроение продолжало сползать по наклонной. Сегодня Хедегору предстоял плановый визит к доктору: опрос, осмотр, анализы, отчёт о принимаемых лекарствах. Лиам поморщился, вспомнив, что снова увеличил дозу успокоительного. Он прямо видел уже, как Оливер бросает на него короткий взгляд над оправой очков и возвращается к писанине, делая пометку в истории пациента Хедегора на поле регресса.

До назначенного времени оставалось около двух часов. Минус двадцать минут на автомобиле, чтобы добраться до клиники. Итого: есть целый час, чтобы поработать. Лиам любил своё дело. В процессе реставрирования присутствовал только один недостаток: совершая заученные манипуляции, невозможно было вытеснить из головы посторонние мысли. Наоборот – они толпились и наползали друг на друга, пока не заполняли собой всё.

Лиам стиснул зубы, проводя кисточкой по шершавой поверхности карты. Регресс. Мерзкое словечко. Он не знал, сколько штрихов на этой шкале отделяло его от метки «Реабилитационные меры». Что если этот шаг – последний, и Ольсен настрочит в отчёте рекомендацию на повторный курс психиатрической стабилизации?

Частный пансионат, обнесённый бетонным забором, видеокамеры повсюду, комната-палата с зарешёченным окном, медперсонал с закостеневшими улыбками на лицах; медленное снижение дозы привычных успокоительных, приступы галлюцинаций, бессонница, метания в четырёх стенах между четырьмя углами в холодном поту тела, в горячке разума… И наконец, долгожданное ощущение того, что этот вал откатывается, оставляя его потрёпанное едва дышащее тело на берегу, раздавленным, обессиленным, в ошмётках перемолотой скорлупы, бывшей когда-то его защитой от вторжений извне. И сразу за этим беседы с психиатром, который, улыбаясь, станет сдирать эти жалкие остатки его щита – разглядывать на свету клочки сущности Лиама Хедегора, проверяя на годность. И кто знает, к каким выводам придёт он после? Появится ли в карточке пациента заключение: «Безопасен для себя и общества» – или четыре угла комнаты в коробке здания лечебницы, стиснутой с четырёх сторон забором охраняемого периметра, станут всем его миром?

Чёрт! Он будто чувствовал!

Оливер Ольсен одарил Хедегора взглядом над толстой оправой очков и покрутил ручку, не спеша писать заключение.

– Лиам, ты уверен, что хочешь повысить дозу? Подумай, может быть, ты в состоянии справиться без дополнительных таблеток?

И Лиам, похолодев, медленно кивнул.

– Я… Думаю, да. Я справлюсь.

Ольсен настороженно и в то же время облегчённо выдохнул.

– Хорошо. Но если вдруг что… Ты понимаешь.

– Конечно.

Конечно, понимает! Весьма остро и чётко.