Пыльца у ятрышника расходуется экономно. Рыльце и поллинии липки, но не настолько, чтобы при их соприкосновении поллинарий оторвался от насекомого целиком; однако их «липучей силы» хватает на то, чтобы эластичные нити, связывающие пакетики пыльцевых зерен, разорвались и некоторые из них остались на рыльце. Благодаря подобному расчету «липучих сил» один поллинарий может опылить много цветков.

Яркие, пурпурные цветы европейской пирамидальной орхидеи, спрятавшей нектар на дне глубокой кладовой, могут опыляться только бабочками. Только их длинный и тонкий хоботок в состоянии до него добраться. Как поллинарии с обычными прилипальца-ми могли бы удержаться на таком хоботке? Изобретательная природа применила здесь иное конструктивное решение. Она снабдила поллинарии общим клейким образованием в форме дуги или седла. Стоит такому «седлу» соприкоснуться с хоботком бабочки, как его края под действием воздуха почти мгновенно закручиваются внутрь, крепко обхватывая хоботок, подобно тому как пальцы птиц обхватывают ветку. При этом булавы поллинариев, сидевшие в цветке параллельно друг другу, расходятся в стороны. Это совершенно необходимо, чтобы в цветке, на который они будут перенесены, прийтись напротив раздвоенного рыльца. Так путем преобразования одного прилипальца одновременно решаются две задачи — надежное прикрепление пыльников к хоботку и подгонка к положению рыльца. Затем следует уже знакомое нам движение — опускание пыльников на 90 градусов. Бабочка, обремененная поллинариями (нередко от нескольких цветков), теперь уже не может свернуть своего хоботка и, чтобы избавиться от груза, вынуждена посещать цветки только пирамидальной орхидеи.

Но вот американская тропическая орхидея катазетум оригинальностью и совершенством своего полового аппарата, кажется, превзошла все остальные орхидеи. В свое время она поразила не только Дарвина. Ее образ запечатлен в удивительно поэтичном произведении Мориса Метерлинка с характерным названием «Разум цветов».

У этой орхидеи поллинарий целиком заключен в колонку, а его ножка свернута в тугую пружину. Одним концом в нее упирается длинное щупальце, другой конец которого свободно свисает к нижней губе. Стоит насекомому едва коснуться этого свободного конца, как возникшее в щупальце раздражение мгновенно передается чрезвычайно чувствительному диску прилипальца, который отрывается от колонки. Освободившийся поллинарий благодаря разворачивающейся пружине ножки с силой выбрасывается наружу. Поскольку большой клейкий диск тяжелее пыльцевых мешочков, поллинарий всегда летит прилипальцем вперед и благодаря удивительному баллистическому расчету ударяется прямо в спинку насекомого. Испуганное метким выстрелом, оно стремится как можно скорее покинуть агрессивный цветок и скрыться в соседнем. Орхидее только этого и нужно.

Катазетум и некоторые другие орхидеи способны выстреливать сзоими пыльценосными «снарядами» почти на метр. В оранжерее человек, прикоснувшийся к чувствительным частям цветка, обычно получает удар поллинарием прямо в лицо! Метерлинк описал еще одну удивительную орхидею — гонгору макранта, которая перед принудительным актом опыления заставляет пчелу искупаться в чистой воде, скапливающейся в чаше на нижней губе.

Вот кратко суть дела. Над чашей, или, если пользоваться языком Метерлинка, над кубком, находятся мясистые наросты, издающие сладкий аромат (они-то и привлекают пчел, которые их с жадностью поедают). Смыкаясь, наросты образуют подобие горницы, куда ведут два боковых отверстия. Если бы в «горницу» проникла одна пчела, она по окончании трапезы спокойно бы ушла, не прикоснувшись ни к чаше, ни к рыльцу и пыльникам, и «ничего бы, — замечает Метерлинк, — не произошло из того, что требуется» орхидее. Но благодаря тому, что пчелы слетаются «толпой… Они теснятся, толкаются, так что одна из них попадает в кубок, ожидающий ее под коварным пиршеством. Она находит в нем неожиданное купанье; добросовестно промачивает в нем свои прекрасные прозрачные крылья и, несмотря на страшные усилия, не может больше лететь. Вот этого-то и ждет коварный цветок». Из кубка есть только один выход — «сток», через который выливается наружу избыток влаги. Проходя по нему, насекомое сначала касается своей спиной липкой поверхности завязи, затем — клейких пыльников. «Таким образом, — продолжает Метерлинк, — оно спасается, нагруженное липкой пылью, входит в соседний цветок, где повторяется драма пиршества, толкотни, купанья и спасенья, заставляющего соприкасаться с жадной завязью унесенную пыльцу».

«Факты эти научно наблюдены и точно установлены, и невозможно объяснить иначе назначение и расположение разных органов цветка, — заключает Метерлинк. — Надо поверить очевидности. Эта невероятная и успешная уловка тем более поразительна, что она не стремится к удовлетворению потребности в питании, непосредственной и неотложной, обостряющей самые тупые умы; она имеет в виду отдаленную цель: продолжение вида».

Некоторые европейские орхидеи, чтобы задержать насекомое на то время, пока на них не затвердеет липкий диск прилипальца, прибегли еще к одному хитроумному приспособлению. Как бы мы ни старались обнаружить хотя бы малейшую капельку нектара в их шпорцах, нам никогда это не удастся. Он всегда пуст. Желанный напиток заключен между его двойными стенками, и, чтобы до него добраться, насекомое должно проколоть хоботком внутреннюю стенку…

В лице огромного большинства растений опыляющие их насекомые имеют верных друзей, которые редко обманывают их ожидания. За небольшую, но жизненно важную для них услугу цветы честно кормят своих опылителей, стараясь угодить их потребностям и вкусам. Но, оказывается, и среди цветов есть «неблагодарные». Они заманивают к себе насекомых, но, пользуясь их услугами, ничего не дают взамен.