«Заря». Корабль, навсегда запомнившийся участникам экспедиции. Выжившим участникам. Колчак, заросший бородой, бродил по каютам корабля. Повсюду были видны следы запустения. Скрипело дерево под ногами.
А где-то там, в снежной дали, был барон Толль. И надо было найти это «где-то там», надо было найти человека, так и не разыскавшего Большую землю среди ледяных полей. Поиски барона были первым самостоятельным делом Александра Васильевича. Наверное, Колчак бы очень долго улыбался, расценив как шутку слова о том, что когда-нибудь станет героем книги, матерым мореходом, рассуждающим, что никакой земли Санникова нет. И ведь стал, только имени в той книге для него не нашлось. Как и места в стране, которую он любил больше жизни, больше семьи и больше Анны Васильевны…
Это было еще до русско-японской войны. Барон Толль решил открыть земли, которые лежали к северу от Новосибирских островов. Землю Санникова. Путешественник заболел ею, грезил только тем неизвестным клочком суши. Толль смог «заразить» этой горячкой открытия новых земель и других. Сам Николай II побывал на корабле «Заря», основном судне экспедиции…
После небывалых лишений, многочисленных открытий, среди которых был и остров, названный в честь Колчака, — вынужденная поездка на материк некоторых матросов. А потом — новая экспедиция по спасению Толля. Но… самого барона так и не нашли, остались только его записи. И сны — сны, наполненные холодом, морозом, несгибаемой волей к победе, мечтой о путешествиях и странствиях. Мечтой, которая обернулась гибелью людей… А еще подарила тягу к странствиям десяткам и сотням людей. Но все это будет потом…
Воспоминания на несколько минут захлестнули контр-адмирала, но он собрал свою волю в кулак, возвращаясь к действительности. Колчак смог вернуться к составлению плана. Он понимал, что без его кропотливой работы босфорскому десанту придется туго. Конечно, эти бумаги станут бумажками, едва дойдет до настоящего дела. Но они помогут, они дадут хоть что-то…
Надо думать об операции, надо снова и снова над нею думать… Так вот. В Крым стягивались дивизии, а Колчак должен был предоставить транспорты и охранение для них. Причем желательно не особо афишировать дату начала операции. Александр Васильевич качал головой, думая, что Романов ошибся в письме. «Возможно, руководство страны не одобрит Вашу операцию, и если Вы захотите запросить разрешение на начало операции, Вас могут лишить поста во флоте или перевести на Балтику», — как могут люди, объявляющие себя патриотами и радетелями за благо России, ставить крест на возможности спасти сотни тысяч жизней одним ударом? Ударом, который не потребует много сил, зато принесет множество выгод даже в случае поражения…
Хотя, конечно, служить на Балтике Колчаку было бы не в новинку.
Александр Васильевич начал войну именно там, у балтийского взморья. Не раз проявлял себя как превосходный специалист по минному делу, да такой, что через много лет город Петра, снова переименованный, будет защищен с моря благодаря его наработкам.
Однажды даже шифр перехватили немецкого флота, да так, что германцы и не подозревали об этом. Но Ставка не нашла ничего лучше, чем отдать полученные благодаря одному лишь невероятному везению данные англичанам. Здесь же, на Балтийском флоте, Колчак познакомился с адмиралом Эссеном. Происхождением немец, душою — настоящий русский, он тяжело переживал за Россию. Эссен не мог спокойно жить и видеть, как с таким трудом и тщанием построенные корабли, каждый рубль на которые выбивался огромными усилиями, стоят на приколе или патрулируют совершенно безопасные воды. И опять — первое мая… Эссен почувствовал себя плохо именно в этот день, ставший потом красным днем календаря… Адмирал умирал четыре дня от сердечной недостаточности и воспаления легких. Умирал тяжело, беспокоясь за судьбу ставшего родным Балтийского флота…
Снег, падавший с неба. Ставшее сумасшедшим море, так и норовившее проглотить, не подавившись, корабли миноносной бригады Колчака. Ночь. Пурга. Только-только подняли с мели три корабля, едва не искорежившие себе днища. А потом — свет маяка, показавшийся заревом Судного дня: с таким трепетом его ждали. И к семи часам утра — в бой. Наших теснили немцы, грозясь прорвать фронт. Пушки миноносцев запели победный туш. Даже вражеские аэропланы и батареи, силившиеся уничтожить миноносцы, не помешали кораблям Колчака. И германец дрогнул, отошел. Потом командир наземных сил Меликов, улыбаясь и смеясь, все твердил, что теперь порядок, что пора Колчаку уходить, лишь с утра напомнив о силе русского оружия, грянув парой залпов по немецким позициям…
После часовой бомбардировки позиций противника наши наконец-то пошли в наступление и заняли городок Кеммерн. Они, наверное, даже не задумывались, что провели первую удачную наступательную операцию после Великого отступления…
А вечером, пока Колчак спал, товарищи нашили на его пальто ленточки Георгия. Государь, узнав о бое, наградил капитана первого ранга Александра Васильевича Колчака орденом Георгия четвертой степени. А будущий адмирал, проснувшись, долго думал, что кто-то оставил чужую одежду в его каюте…
Именно на Балтике Колчака ждет взлет, внимание со стороны «самых верхов», вызов в Ставку, свидание с императором, план Босфорской операции — и командование Черноморским флотом…
Девятнадцатого мая флот, взяв на борт десант, отправлялся к берегам Турции. При этом следовало прекратить всяческую связь с материком, «во избежание недоразумений и опасности для дела». Затем — высадка десанта на берегу Анатолии. Если бы все пошло как надо, там русские дивизии уже встречались бы с поднявшимся на восстание нетурецким населением. Также из Кавказской армии должны были прибыть армянские бригады добровольцев. Колчак, памятуя о резне, развернутой султаном против армянского народа, не завидовал врагу. Армяне не станут жалеть противника, не станут терзаться по поводу смерти убийц своих родичей. Они станут одними из самых стойких солдат в десанте…
Затем после высадки следовало прорываться к Стамбулу. В городе должны были начаться вооруженные выступления мятежников, поднявшихся не без помощи «специалистов» Романова. По словам Кирилла, город вряд ли смогут долго оборонять, при ударе и изнутри, и извне. Царьград наконец-то откроет ворота русской армии, через столько-то веков борьбы…
А на следующий день центральные державы содрогнутся. А еще больше — союзники. Они вряд ли будут ожидать, что в считаные дни можно будет завершить такую операцию. Да, если все пойдет четко по плану… Хотя никогда такого не будет: вряд ли операция закончится в назначенный срок. Но в неудачу десанта Александр Васильевич просто отказывался верить, потому что не верить было нельзя.
Колчак отодвинул в сторону листки бумаги. Потер виски. Взял с полки книгу. Раскрыл на обороте — там лежали письма Анны Тимиревой, конверты, перетянутые алой атласной ленточкой. Бумага, хранившая мысли любимой, ее образ…
Она навсегда запомнилась Александру Васильевичу именно такой: в невероятно шедшей ей русской одежде, с оборками, в ниспадавшем на плечи платке, алеющем сарафане, внимавшая рассказу Колчака об элементалях. Хотя в тот день, в день «лекции», Тимирева была одета в совершенно другой наряд. Это просто два самых прекрасных воспоминания слились в одно, создавая образ любимой…
— И каждая стихия, то бишь вода, огонь, земля и воздух, наделена своими хранителями, в которых выражается мощь природы, но более всего красота и неповторимость ее…
Александр Васильевич все говорил и говорил, устремив чуть вперед, мимо Анны Васильевны, свой взгляд и не замечал, потому того особого внимания, которое было уделено рассказчику Тимиревой.