Но на этот раз — пришли мысли, предлагающие простое решение всех проблем.

«Да расстрелять всю шайку-лейку большевистскую да думскую — и вся недолга. Нечего плести кружева интриг, когда можно решить все быстро и красиво!» — предлагал Романов.

«Отрезать голову гидры и не прижечь огнем — значит дать вырасти двум другим. Уничтожь Львова или даже Керенского, проблем не решить, а только прибавить. Если хоть один волос упадет с их голов, тут же поднимется кровавая волна. Дума, кадеты, трудовики и многие другие, подгоняемые собственным желанием отомстить и настойчивыми толчками масонов в спину, создадут анархию. Императорская семья, которая сейчас в Петрограде, будет поднята на штыки или же брошена в тюрьму: все потому, что именно Романовых обвинят в неудавшихся лидерах революции».

«Тогда надо устранить тех, кто сможет подняться, едва главари окажутся в аду. Руководство, партийных деятелей, „капралов“ большевиков и эсеров с меньшевиками, ложи. Люди просто так не возьмут да поднимутся на революцию. На бунт — да. А революции кто-то готовит, так ведь?»

«Да. Но я не могу дотянуться — пока не могу — до тех, кто организовывает это дело. Ни до фирмы Гельфанда в Швеции и Дании, которая снабжает деньгами большевистскую партию, ни до пьющих их любимый напиток, пиво, Каменева с Лениным и компанией, ни до Имперского банка и Генерального штаба Германской империи. Да, мне известны некоторые их агенты. Ни до Гучкова с Керенским, ни до Терещенко с Коноваловым. Но пока что „дотягиваться“ рано, можно вспугнуть. А без этого голову гидры не удастся отрубить и прижечь каленым железом».

«Каким же образом?»

«А я их выманю. Надо собрать их всех в России, в одном месте. За границей не доберешься, у меня просто не будет шансов ударить по тем людям, что разваливают армию и страну все сильнее и сильнее. К тому же надо будет действовать быстро. Если начать уничтожать ячейки — руководство заляжет на дно и мы потеряем шанс его достать. Если убрать только руководство и не уничтожить в кратчайшие же сроки его агентов — подчиненные рассеются по империи и загранице и через некоторое время снова начнутся волнения. Нужно создать организацию, которая смогла бы дотянуться и до голов гидры, и до ее хвоста, запечь ее всю в одной печке за один раз. Иначе смысла в этом я никакого не вижу. Но! Даже устранив политическую оппозицию и при этом не сделав ничего, дабы успокоить народ, улучшить его жизнь, привести к победе в кажущейся бесконечной и бессмысленной войне, — мы проиграем. Без мощных реформ, ломки существующего строя, выпаривания и выплавки из всего этого шлака золотых гранул все просто рухнет на наших же глазах. И мы будем виноваты. Все будет бессмысленно».

«Людей нельзя изменить за считаные дни. Как и реформы нельзя провести за неделю-другую».

«Да, но подарить надежду на лучшую жизнь, начать изменения, что-то стараться делать — это тоже важно. И Временное правительство, и большевики на какое-то время закреплялись у власти во многом благодаря тому, что дали надежду народу на другую жизнь. Это настолько простая причина, что очень сложно до нее додуматься. Надежда. Надежда на лучшее, на изменения. Вот что нам нужно!»

«Но все-таки как ты надеешься избавиться от руководства? Разыграешь нападение метальщиков-эсеров, выстрелы из-за угла, взрыв транспорта?»

«Все намного проще. Будут аресты. Уверен, что к этому времени смогу добиться достаточного влияния на контрразведку: предоставлю доказательства. Вернее, укажу на тех и людей и те места, где можно найти столько материала, что хватит на сотни смертельных приговоров».

«Ты думаешь, что этого бы и так не сделали, у тебя, в твоей истории? Но что-то ведь помешало».

«Да. Глупость или измена — вот что помешало. А еще трусость, много-много человеческой трусости и слабости. Я же доведу дело до конца».

«Народ вступится».

«Ошибаешься: я покажу народу правду. Ту правду, которая сейчас нужна, те сведения, что являются для меня истиной. Люди будут читать и хвататься за сердце, их кулаки буду сжиматься, когда они поймут, как их всех хотели использовать. А еще нужно будет чистосердечное признание некоторых „генералов“ партии. Мне только нужно суметь направить события в нужное русло, повлиять на Временное правительство. И я знаю способ».

«Какой?»

«Ложь. На время мне придется стать изменником, на взгляд стороннего человека, конечно, своих же идеалов. Надо будет великолепно играть».

«Но где же твоя честь? Романовы…»

«Моя честь там же, где миллионы людей, погибших в братоубийственной войне, умерших от голода, в то время как зерно продавали за границу, вывозили вагонами золото и драгоценности, и все для того, чтобы накормить германскую и австрийскую армии, иностранные компартии, восстановить рейхсвер… Вот где моя честь! Ты со мной?»

«Я с тобой». — Романов снова «уснул». Сизов же, подавив стон боли, осел на сиденье. Эти мысленные разговоры требовали невероятного количества энергии. Кирилл бросил взгляд в окно поезда. Приближалась Первопрестольная…