Шелковое постельное белье приятно холодило обнаженную кожу, за окном мерно рокотал прибой, стучала в стекло ветка яблони. Я удивился, что не заметил этого покоя, этой гавани тепла и уюта раньше, погруженный в дурные аналогии и туман, потом закрыл глаза…
***
Проснулся рано, в шесть утра, аккурат к возвращению лорда с моря. Слушая, как Мак-Феникс возится в холле, я подумал, нет смысла терять время и пытаться заснуть, встал и, пока он принимал душ, умылся и привел себя в порядок. Как ни странно, я чувствовал себя бодрым и полным сил, вполне отдохнувшим за ночь, а ведь и в рабочие дни вставал значительно позже.
Выйдя из спальни, я сразу прошел в спортзал, стараясь не слишком шуметь, осторожно прислонился к косяку входной двери и с интересом стал следить за действиями лорда.
Курт выполнял сложный комплекс упражнений, связанных с координацией движений, чем-то это напоминало йогу, помноженную на стремление убить виртуального недруга. Стоявший рядом лакей был на подхвате, помогая лорду не терять равновесие в особо тяжелых переходах. Отработав несколько асан, бойцы перешли к спаррингу, причем Мак-Феникс остался собой недоволен. Только тут я сообразил, что Тим Питерс был не партнером, а скорее, наставником. Лакей не помогал, он обучал хозяина искусству боя! Кем же он был, черт побери? Телохранителем? Я вспомнил, как Тим кинулся, когда я шел с топором на лорда, и ужаснулся: только сейчас я понял, что был на дюйм от гибели, и угрожал мне не Курт, Курт-то как раз спасал меня. Дьявол!
Тим первым заметил меня, резко обрывая тренировку. От его финального удара Курт Мак-Феникс отлетел в сторону, шарахнув плечом по стойке с алебардами, и, недовольно сморщившись, принялся тереть место ушиба. Тим с достоинством поклонился и ушел на кухню готовить завтрак.
– Не спится, док? – сумрачно поинтересовался лорд, приняв в штыки мое появление. – Мне от тебя не скрыться: теперь ты в курсе, что меня избивает лакей.
– Я не использую знание во вред, – миролюбиво вскинул я руку. – С точки зрения психологии ты борешься с воспоминаниями детства, и это неплохо. Вот твой Питерс – просто откровение Господне!
Какое-то время Курт молчал, потом предупредил до странности бесцветным голосом:
– Хоть его оставь в покое, он же не твой пациент.
Я пожал плечами и согласно кивнул: и в самом деле, типаж, конечно, любопытный, но… Мне за глаза хватало и самого Мак-Феникса.
После завтрака и неторопливо выкуренной сигареты верный обещанию Мак-Феникс провел меня в мастерскую.
– Вот здесь и здесь, – он ткнул рукой в лепные узоры над дверью, – установлены особые датчики. Они настроены на меня и Тима; я, признаться, не предполагал в тебе такого наглого любопытства, потому, получив сигнал о вторжении постороннего, прыгнул в машину и помчался домой. По дороге отзвонил Тиму, он принял сигнал и, похоже, услышал твой впечатляющий вопль. Ты должен простить его, Патерсон: когда он обнаружил тебя в мастерской, посчитал за благо вырубить и оттащить подальше. Ну а пока ходил за бренди, ты успел прийти в себя и наделать глупостей.
– Гм… – только и смог сказать я, потирая затылок. Памятный удар Тима Питерса стоил мне солидной шишки. – Его благими намерениями…
– Идем, – подтолкнул меня Курт, распахивая дверь подсобки. – Свет!
Клянусь всеми святыми, если бы лорд не стоял сзади, я бы снова заорал и рухнул на колени. Хотя теперь я был предупрежден и подготовлен к психологическому воздействию картины, исходящая от нее волна гнева, ярости, смерти во плоти сводила с ума, подчиняла рассудок и тело с не меньшей, а то и с большей силой; понимание вызывало восхищение, а восхищение становилось дверью, открытой калиткой в глубины подсознания; мои зрачки расширились, ноздри затрепетали, раздуваясь; я опять почувствовал запах чужого моря, ощутил на руках пламя пожара, охватившего небо; если были на земле истинные сила и величие, их заключил в себя холст, лишенный рамы, если существовало во вселенной безумие, оно скалилось с полотна Роберта Харли.
– Кого он увидел в тебе, Курт? – я ткнул пальцем в короткий меч в руке безумца. – Кто это?
– Черт его знает, – пожал плечами Мак-Феникс. – В студенческие годы я часто позировал Робу, взяв с него страшную клятву никогда не выставлять этих работ. И вот полгода назад на закрытой выставке в «Тристане» я увидел карандашный набросок. Ничего откровенного, всего-то трицепс и огрызок груди, но я и он прекрасно знали, кто работал натурщиком. В общем, к искренней радости наших друзей я содрал рисунок со стены и, разорвав, швырнул в камин. А Роб некстати заорал, что теперь знает, кто сжег корабли в Лосгаре. И обещал раскрыть мою истинную сущность. Она и есть, рассматривай под микроскопом.