Я подался вперед, с трудом скрывая азарт: вот он, момент слома! Судя по всему, лорду было лет четырнадцать; обнаженная женщина, избившая его до полусмерти, отпечаталась в воспаленном сознании, вызвав не только сдвиг рассудка, но и ненависть к противоположному полу. В молодости герцогиня отличалась особой матовой кожей, придававшей ей ангельский вид; если каждая из любовниц Курта впоследствии ассоциировалась у него с мачехой… Черт! Эти хаотичные удары ножом, эта неистовая ярость, вырывавшаяся наружу!

– Они бросили меня подыхать в пустой комнате замка; проклятый дворецкий выждал два дня, прежде чем привести туда слуг. Он надеялся обнаружить мой труп, но я выжил, я всегда был упрямым, как черт, да и все, что я мог тогда сделать – выжить назло этой шлюхе! Уступая моим просьбам, отец рассчитал дворецкого, но развестись с леди Анной отказался. Сочтя мои рассказы бредом, он нанял доктора Эшли. И окончательно превратил мою жизнь в кошмар.

– Я не совсем понял, Курт, поясни, – попросил я, видя, что он взял тайм-аут и уткнулся в стакан с бурбоном. Рассказ и в самом деле был тяжел, я видел, как давняя боль и обида пульсирует в его зрачках, но не мог позволить передышку ни ему, ни себе. – Покойный доктор Эшли лечил тебя, разве нет?

– Он пичкал меня наркотой, – сморщился Мак-Феникс, – а сам спал с мачехой, говнюк.

– Курт!

– Что «Курт», Патерсон? Она обложила меня со всех сторон, не продохнуть, меня травили по всем правилам охоты! Я и теперь удивляюсь, что не свихнулся, дотянул до тех дней, когда сумел вырваться из дома и сбежать, сначала в интернат, потом в колледж. Эта шлюха отправила Эшли в Оксфорд «присмотреть за мальчиком», ей не хотелось выпускать из рук удачу: у отца обнаружили порок сердца, и ее собственный сын был гарантией обеспеченной жизни. Ей мечталось сломать меня, посадить на иглу, но она просчиталась. В Оксфорде я нашел способ отвлечь Эшли от чар миледи, и из врага сотворить союзника. Вот, собственно, и все, Патерсон. Семь лет ада на двух тетрадных листах, пользуйся по усмотрению.

Я не стал уточнять, каким способом Мак-Феникс завоевал преданность Эшли, отрекшегося на процессе от прошлых грехов, понадеялся только, что лорд не лег под врача, а подкинул тому пару небрезгливых приятелей. Курт прочел мои мысли и грустно улыбнулся:

– Мне помог Роберт Харли, в ту пору молодой, подающий надежды художник, мой близкий друг. Роб кинул клич в кругах богемы и натравил на Эшли всех безденежных натурщиков скопом. Один из них пришелся ко двору.

Я помолчал, борясь с невольным и совершенно лишним приступом ревности, потом с затаенным волнением спросил:

– Ты покажешь мне его картину? Еще раз?

Курт улыбнулся уже веселее:

– Зацепило, Патерсон? Признайся, влип ты в тот раз дальше некуда! Только не думай, что ты оригинален: многие на работы Харли реагируют болезненно, оттого он и не выставляется без нужды. Завтра, док, лады? При свете дня, на свежую голову. Я уже боюсь твоих ночных психозов, – и он провел рукой по шее, показывая шрам от пули.

Я демонстративно достал из кармана «Беретту» и предъявил пустую обойму.

Курт не менее демонстративно покрутил руками и завел их за спину.

Мы рассмеялись, выпили мировую, и я был просто счастлив, что сегодня он так и не спросил меня о мастерской. Он рассказал о себе страшные вещи, он только что подарил инспектору новые факты и сделал еще один шаг к тюрьме, и мне было не по себе, слишком просто, слишком быстро он мне открылся. При этом я ему сочувствовал от всей души, тому избитому подростку, мы были с ним в чем-то похожи.

Мак-Феникс внимательно посмотрел на меня, так, словно просканировал мою голову невидимым лучом, и спросил с чуть заметной льдинкой в интонации:

– Это ведь врачебная тайна, не так ли, Джеймс? Ты пообещал, что все останется между нами, я получил хорошие деньги и не хочу огласки.

Нужна ему моя жалость, как же! Стратег моментально уровнял фигуры на доске.

– Все останется между нами, ведь я твой врач. Все в порядке, Мак-Феникс, журналисты тебя не тронут, не волнуйся.

Курт только засмеялся, немного хищно, на мой вкус, уж не знаю, что его так позабавило. В тот же миг я заметил Тима на верхней ступеньке, лакей делал приглашающие знаки рукой, и я сбежал от неприятного разговора. Приняв душ, я поднялся к себе, провел рукой по чистым скользким простыням и упал в кровать, не надевая пижамы.