Англию и Валланд разделяет длинный канал. Там нас застал штиль, и нам пришлось несколько дней идти на веслах. Казалось, Хальвар почти не замечает своих ран, иногда он промывал их морской водой, а пару раз почистил отверстия от стрелы, выдавил гной и кровь и прижег их раскаленным угольком из костра. Он был невероятно вынослив.

Теперь мы сидели на средней банке плечом к плечу, гребли каждый одним веслом, и вскоре оставили за кормой западную сторону канала. Мы шли так, что южный берег был на виду, так что я заметил, что канал сужается. Хальвар сказал, что эти воды опасны. Здесь в любой момент можно натолкнуться на грабителей. Королевство, которое когда-то было основано изгнанником Хрольвом Пешеходом, осталось теперь позади. К югу от нас земля франков, а они славились как жестокие и беспощадные люди. Хальвар с большим чувством рассказал о кресте Белого Христа, который франки поднимают, когда казнят своих пленников. Они считают, что тех, кто чтит других богов, надо подвергнуть очищению болью. Поэтому они часто сжигают пленников живьем или разрывают их живыми на куски.

Так что на юге мы причаливать не стали. В Англии люди более похожи на людей, считал Хальвар. С ними можно разговаривать. Так он и собирался поступить, как только мы доберемся до Йорвика.

От восточного мыса Уэссекса мы пошли прямо на север. Прошло шестнадцать дней с начала нашего путешествия, начался новый месяц. Тепло, встретившее нас, когда мы поплыли из Ирландского моря на север, однажды ночью унеслось со штормом, а когда мы проснулись, землю покрывал иней. Казалось, Хальвар встревожился. Он начал бормотать себе под нос, а когда мы оттолкнули лодку от берега, замешкался, прежде чем взобраться на борт.

– Надо торопиться, – сказал он. – У меня не так много дней в запасе.

Я не понял, что он имеет в виду, но, как и раньше, ничего не спросил. У него, должно быть, есть свои причины торопиться. Да и я был не прочь побыстрее добраться до города. Последнее, что я сказал Сигрид, – это то, что я обернусь за пару дней. Тогда она мне не поверила. А теперь мне пришло в голову, что ей и не хотелось, чтобы я возвращался. Не знаю, почему я так подумал, но, возможно, мои мысли о том, чтобы остаться жить на острове и взять ее в жены, были всего лишь нелепой мечтой. И все же я скучал по ней. И надеялся, что она тоже по мне скучает, и хотел побыстрее вернуться обратно.

Мы плыли двое суток без перерыва, причаливая к берегу лишь затем, чтобы набрать воды и дать Фенриру размять лапы. Хальвар дал мне поспать ночь на третьи сутки, а когда я проснулся, мы плыли по реке. Хальвар сидел на кормовой банке, держа руль, рубаха была покрыта инеем.

– Это Уз, – сказал он и указал рукой на широкую синюю реку. – Через день мы будем в Йорвике.

Я уже знал, что Уз – это река, соединявшая Йорвик с морем, но никогда не думал, что она может быть такой длинной. Я еще никогда не углублялся на сушу больше чем на полдня пути от побережья, а теперь мы быстро неслись, подгоняемые легким восточным ветром, и берег моря уже скрылся из виду. Вокруг тянулась плоская местность, поросшая лесом, но лес то и дело уступал место заплаткам полей, на которых колыхался утренний туман. Кое-где мы видели пасущихся овец и коров, а рядом – кучки домов и стога сена. Мы проплыли мимо рыбака на реке, тянущего свою сеть. Вскоре мы увидели еще несколько таких, мужчин в узких лодочках, вытаскивающих сети и верши в камышах у берега реки. Должно быть, они привыкли к чужакам: когда мы проплывали мимо, они едва поднимали на нас глаза.

Мы причалили к мысу, где река набросала груду плавника и веток. Ветер поменялся, и нам вновь пришлось браться за весла. Мы устали и проголодались, но еды не было. Хальвар отсоветовал мне рыбачить здесь. Мы слишком близко к городу, пояснил он. А в таких городах, как Йорвик, и мясо, и рыба заражены червями. Если я не хочу заразиться, надо есть только яблоки и ягоды или хорошо проваренную кашу. Он знавал человека, заразившегося червями, один из них вышел из его носа, пока тот спал, а потом он чах и чах, пока через несколько дней не умер в корчах.

Я послушался совета Хальвара. Когда мы приедем в город, он купит нам фруктов – так он мне пообещал. Я получу свою оплату, а если согласен подождать, держа наготове весла и парус, он заплатит еще монету. Об этом мы раньше не договаривались, но мне понравилась мысль, что я смогу вернуться на Оркнейские острова с целыми тремя монетами. Я покажу их Гриму. Тогда он поймет, что я – мужчина, умеющий позаботиться о себе, а когда наступит время, смогу позаботиться и о его дочери.

На следующий день я увидел, что река меняет цвет. Глубокий синий цвет все больше переходил в серый, чем выше по реке мы поднимались, а вскоре изменился и запах. Над берегами поднималась вонь, вонь испражнений и мочи. Но это была не та вонь, что можно почуять у хлева или на торжище в Скирингссале. То был какой-то горький запах, будто где-то там гнила плоть.

К этому времени мы уже находились в сутках пути от моря, и от этой мысли я испытывал беспокойство. Раньше я всегда жил недалеко от моря. Море было центром моего существования, и, где бы ни жил, я всегда находился рядом с морем. «Море связывает людей», – сказал как-то отец. Тогда он вычертил несколько линий в золе у очага и показал нам с Бьёрном, как выглядит норвежское королевство. Там были Вик, Западное побережье и земли трёндов. Еще острова в Северном море и норвежские владения в Ирландском море и Ирландии, в холодном океане на севере лежала Исландия, а далеко на западе – Гренландия. Все эти места, куда можно было доплыть на корабле, принадлежали норвежцам. А вот в глубине норвежских земель местности оставались пустынными, и добраться туда было нелегко. Поэтому там правили свои вожди, и те земли вряд ли можно было назвать королевством, которое когда-то объединил Харальд Прекрасноволосый.

По мере того как мы поднимались вверх по реке, нам стали чаще встречаться люди. То были рыбаки, ставившие верши у берега, пастухи с большими стадами овец, столько овец я никогда раньше не видел, дома с высокими бревенчатыми крышами. Мы слышали пение кузнечных молотов, видели, как вокруг домов бегают и играют дети. От леса здесь не осталось и следа, по всей земле расстилались поля. Я почувствовал себя как в ловушке, окруженный сушей и всеми этими людьми.

– Не бойся, – сказал Хальвар, который, наверное, заметил, что мне неуютно. – Говорить буду я.

Я кивнул. Вдалеке появился дым, но не отдельный столб дыма, а будто туман, поднимающийся от земли.

– Я знаю, где продают рабов. Мы пойдем прямо туда. Держись рядом со мной, Йостейн. Тогда будешь в безопасности.

– Торстейн, – сказал я. – Меня зовут Торстейн. Хальвар звал меня Йостейном с тех самых пор, как я вытащил стрелу из его руки, но мне не хотелось его поправлять. До этого мгновения. Не знаю, почему мне вдруг стало так важно мое имя. Может, заговорил страх. Если со мной что-то случится в этом городе, я, по крайней мере, хочу, чтобы меня помнили под настоящим именем.

– Торстейн, говоришь? – Хальвар обдумывал мои слова, глядя на пастбище слева от нас, где паслись несколько больших лошадей. – Я думал, Йостейн. У меня есть друг, которого зовут Йостейн.

Я не ответил, и Хальвар потянулся за теслом. Мы заранее договорились, что он возьмет его на время, ему не хотелось ходить по Йорвику совсем без оружия. Мне останутся топор и нож. Фенрира я привяжу на веревку. По словам Хальвара, в Йорвике находились типы, не брезговавшие ловить и поедать собак, ведь там встречались люди со всех концов мира. А еще там можно было найти все, чего только можно пожелать и чего можно бояться. Да, по пути Хальвар поведал мне многое об этом городе. О римлянах, выстроивших крепость, ту крепость, которая возвышалась над всеми строениями, о ярмарке рабов и о живых зверях, которых сюда привозили издалека, из Византии халифатов, где обитали колдуны с пламенем вместо сердца и воины с изогнутыми мечами.