К югу от Южных островов тянулся берег, изрезанный бухтами и фьордами. Время от времени я заходил в один из них и нередко видел теснившиеся друг к другу дома. На берегу стояли местные жители, выглядывая, кто это к ним пожаловал. В таких случаях я разворачивался и плыл обратно, ведь если бы я только открыл рот, они бы сразу же поняли, что я норвежец, а я не знал, считают ли местные жители норвежцев друзьями или врагами. Но то были красивые места, с обширными пустошами и сосновыми рощами, а вода здесь была такой чистой, что я видел в глубине подо мной, как тюлени охотятся на косяки рыбы. Кое-где я замечал лодки, кнорры вроде тех, на которых островитяне с Оркнейских островов отправились на лов рыбы. Иногда с лодок меня окликали, но я не понимал ни слова. Я поднимал руку в приветствии и плыл дальше.

Один день сменялся другим. По пути я рыбачил, причаливал к необитаемым берегам и спал в лодке, а на заре уже отчаливал. Берег, хоть и изрезанный, вел меня на юг, и через шесть дней под парусом я увидел вдалеке на юго-востоке очертания земли. Шотландский берег был в основном бурым, а полоска земли на горизонте казалась совершенно зеленой. И Хуттыш, и Грим называли Ирландию «зеленым островом», так что я решил, что вижу именно ее. Скоро мне предстоит пройти пролив, такой узкий, что я смогу разглядеть ее получше, если повезет с погодой. К югу от этого пролива водное пространство расширялось, ведь я доплыл до Ирландского моря. В этом море располагался остров Мэн, и Грим был совершенно уверен, что там по-прежнему правят норвежцы.

Не знаю, что было причиной – течения или мое любопытство, – но меня понемногу сносило к берегу Ирландии, и вскоре я оказался недалеко от зеленого берега. То, что случилось дальше, должно быть, вплели в нить моей жизни сами норны, ведь это определило мою судьбу. В этом проливе есть скалистый мыс, он врезается в пролив в самом узком месте, и норвежцам этот мыс известен под названием Голова Тора. Вот я проплываю мимо этого мыса и вдруг вижу человека, стоящего у кромки воды. Он не один. По скалам карабкаются еще четыре человека, они направляются к нему, и в руках у них луки. Тут человек замечает меня, бросается в воду и исчезает. Долго-долго он остается под водой, я и не знал, что кто-то может так надолго задерживать дыхание. Но вот среди волн выныривает голова. В зубах человек сжимает что-то похожее на кошелек и изо всех сил плывет ко мне. Руки загребают воду как весла, тут в него попадает стрела, древко торчит из руки, но он не издает ни звука. Он продолжает плыть, и, должно быть, сам Один прикрывает его своим щитом, ведь в него не попадает больше ни одна стрела, и вскоре он оказывается уже вне досягаемости.

У меня не было намерения подбирать плывущего, ветер был попутным, и лодка быстро рассекала волны. Уплыть отсюда подальше казалось самым безопасным. Ведь что, если у нападавших спрятана в скалах лодка, что, если они отправятся в погоню? А вдруг этот человек совершил преступление? Верно, его преследовали именно поэтому?

Но что-то заставило меня ослабить шкоты. Беглец терял силы, плыл уже не так быстро, и я понял, что ему будет трудно добраться до лодки. Так что я вновь натянул шкоты, но не для того, чтобы сбежать. Я направил лодку поближе, не упуская из виду людей на берегу. Они кричали мне, и кричали по-норвежски. Если я подберу этого ублюдка, то я буду последним мерзавцем, они меня найдут и отрубят голову.

Я подогнал лодку вплотную к плывущему, и он уцепился за планширь. Закинул за борт колено, над бортом появилась голова – он по-прежнему сжимал в зубах кошелек. Я ухватил его за одежду и помог забраться, а затем развернул лодку и снова взял курс на юг. Вскоре Голова Тора скрылась за кормой, а угрозы людей на берегу утонули в шуме волн.

Беглец долго лежал на дне лодки, пытаясь отдышаться. Одет он был в свободные грязно-белые льняные штаны и голубую тунику. По горловине были вышиты цветы, и это выглядело очень странно на таком крепко сбитом мужчине. Он был босой, и я заметил, что на одной ноге не хватало двух пальцев. Угловатое лицо обрамляла темная кудрявая борода, и по этому лицу было видно, что человек видел много битв: один шрам пересекал лоб, один шел вниз по щеке, а один рассекал нижнюю губу возле уголка рта. На меня взглянули голубые глаза, и я не удивился, когда он заговорил со мной на моем родном языке.

– Ты откуда?

– Из Норвегии, – ответил я.

– Далеко же ты забрался.

До этих пор Фенрир сидел под кормовой банкой, но теперь, когда мы заговорили, он решил, что опасности нет, и вылез наружу. Сначала он гавкнул, будто заявляя свои права на эту лодку, а потом встал и потянулся мордой к незнакомцу.

– Твой пес? – спросил чужак.

– Да, – отозвался я.

– И как его зовут?

– Фенрир.

– А тебя? Как зовут тебя?

– Торстейн.

– У тебя говор как в Вике, – сказал незнакомец. – Я часто бывал в Вике, когда был помоложе. – Он закрыл глаза и вздохнул: – Те люди… Ты их видишь?

– Нет, они… Мы уже далеко уплыли.

На его губах появилась странная ухмылка. Он улыбался только половиной рта, как будто другая половина со шрамом закаменела.