Густая дымка висела над трясиной. Подрагивала, словно живое сердце, а в самой середке темнела. К ней дочь леса и направлялась. И не было ей дела, что под босыми стопами булькает болото, что не видать ни зги, что торчат окрест кривые коряги, ровно кости обугленные. Она шла твердо и не боялась. Она была дома. А медведь шел за нею, потому что всем своим существом знал, что на любую погибель согласен, что последний вдох отдаст и пушистым ковром ляжет, лишь бы у ее ног.
Йага остановилась и низко поклонилась, мазнув ногтями по сырому мху.
– Впусти нас, господине.
Коряги зашевелились. Медведь вздыбил шерсть, зарычал, но ведьма удержала его за ухо.
– Спокойно, милый.
Ветки поползли из трясины, сплетаясь одна с другой. До коленей поднялись, до пояса, а там и выше роста стали. Зверь озирался, но с места не двигался: не велено. Когда же черные кривые пальцы сплелись в купол, туман загустел так, что собственного носа не разглядишь. И только девичьи пальцы успокаивающе сжимали шерсть на лохматом загривке. А потом захрустел, натужно раскрываясь, бутон из черных побегов, и от яркого света нестерпимо стало глазам.
Сказывают,
Река и впрямь была. И серебрилась она так, что немудрено назвать белым молоком. Бурлил и пенился поток! Не то чистый туман бежал по руслу, не то диковинная вода, не то попросту небо отражалось. А небо – загляденье! Светлое-светлое! Летним днем такое не всегда случается. Солнца только на нем не было, светил сам небесный свод. Берега же… кисель не кисель, а мягкие. Столько сочных трав, пушистых кочек – ковер зеленый! Медведь неуверенно переступил с лапы на лапу. Поднял одну, принюхался, лизнул. Въяве ли?
А вокруг дремал, перешептываясь листьями, весенний лес. Пьяняще пахло черемухой, и птицы щебетали – ажно уши закладывало. Прятались за березами русалки, хихикали из кустов лесовички, мохнатые нечистики носились по опушке. Не было только людей. Да и откуда бы людям в Безлюдье взяться?
Йага нырнула в заросли орешника.
– Ну где ты там? Рьян!
Медведь, может, и не уразумел, что его зовут, но двинулся на голос. В лесу же стоял дуб. Высоченный-высоченный! Макушкой небо подпирал, корня ми в подземную огненную реку врос. Ветвями же соединял Людье с Безлюдьем.
Ведьма почтительно опустилась пред ним на колени, коснулась теменем узловатых корней, выступающих из травы.
– Здрав будь, батюшка! Помоги, не оставь!
Зеленые листья зашелестели, приветствуя дар леса, веселая русалка скинула вниз желудь, аккурат в лоб медведю попала.
– Ты справедлив и мудр, батюшка. Тебе ведомы все пути-дороги, все судьбы известны. Ты один над ними властен. Смилуйся, дай средство другу проклятье связать.
Ветви недобро заскрипели. Высок дуб, могуч. Отзовется ли? Прежде чем Йага о том задумалась, из травы показалось навершие ножа. Оно поднималось, как цветок, – вот-вот созреет. Когда же рукоять высунулась целиком, Йага схватилась за нее и дернула.
– Благодарствую, батюшка!
Отбежала несколько шагов, огляделась. Приметила старый пень: тронь – на труху рассыплется. Вонзила в него лезвие, поманила медведя. Тот недоверчиво бочком подошел, но девка ждать не стала – схватила его за ухо и потянула.
– Прыгай, – велела она.