— А ты не думаешь, что Мандт тебя обманывает? — спросила Катерина. — И все-таки именно он отравил Николая?

— Нет, не похоже, — покачал головой Углов. — Он, правда, признался, что в какой-то момент Николай думал о смерти и даже попросил достать ему яда, но потом передумал. Я подробно расспросил его про этот эпизод, заходил с разных концов, и он нигде не путался, не противоречил.

— Во всяком случае, он мог отравить своего пациента, — заметила Катя. — Имел полную возможность. Я читала, что Николай ему полностью доверял.

— Да, мог, — согласился Углов. — Но это не значит, что отравил. К тому же и поведение Мандта после смерти Государя не похоже на поведение убийцы. Тот бы постарался сразу сбежать из страны. А Мандт даже из казенной квартиры не съехал, пока на площади не собралась толпа и не возникла угроза для его жизни. И потом, с таким же успехом яд могли дать и другие медики — Каррель, Магнус, тот же Енохин… Кстати, капитан, а что говорил профессор про своих коллег? О том же Мандте, например? Как о них отзывался?

— Ну, не сказать, что с презрением, — ответил Дружинин, — но оценивает он их весьма скептически. Особенно Мандта с его атомистическим методом. В общем, если называть вещи своими именами, он считает лейб-медика шарлатаном и посредственностью.

— Но ты спрашивал, по его мнению, способен ли кто-то из немцев на убийство Государя?

— Да, спрашивал. Я ведь уже говорил: Енохин не верит ни в убийство, ни в самоубийство Николая. Он даже выразился очень образно… Сейчас, где же это? А, вот, нашел! Слушай: «Они все педанты и невежи и могут погубить больного, который им доверится. Но погубить лишь по незнанию, но никак не по злому умыслу».

— Я читала про этого профессора Енохина, — заметила Катя. — Все, кто оставил о нем воспоминания, пишут о нем как о хорошем диагносте и отличном хирурге. Но в целом он не слишком поднимался над уровнем медицины своего времени. А уровень этот был довольно низкий. То есть дело не в отдельных плохих докторах, а в том, что медицина блуждала в потемках.

— Но мы сюда не уровень медицины прибыли изучать, — напомнил Углов. — А искать убийцу.

— Скажи, Кирилл Андреевич, а как ты вообще представляешь себе ход нашего расследования? — спросила Половцева. — Ты ни разу нам об этом не говорил, а хотелось бы иметь представление.

— Изволь, скажу, — отвечал Углов. — Пока что у нас идет этап первичного сбора информации. Как развивалась болезнь, погубившая Государя, кто его окружал в это время, кто что говорил, делал… В общем, сейчас этот этап заканчивается. Вот завтра Игорь слуг опросит, и будет полная картина. Тогда составим список подозреваемых и начнем работать по каждому конкретно. Пока что я нашел одно несомненное указание на насильственный характер смерти императора: слова профессора Енохина, которые Игорь только что процитировал. Ну, о том, что была какая-то странность в течении болезни. Как будто кто-то добавлял порции яда…

— Ну, еще одно указание у нас было еще там, в нашем времени, — возразила Катя. — Эти самые трупные пятна. Именно когда они появились, среди придворных пошли разговоры об отравлении. А потом они быстро перекинулись в народ.

— Послушай, майор, а почему мы ограничиваемся только слугами? — спросил Дружинин. — Разве Николая не могли отравить его приближенные? Ведь его папочку, императора Павла, убили вовсе не денщики, а гвардейцы! И до этого сколько было цареубийств, и убийцы — всё графы да князья! Разве не мог дать яд тот же Клейнмихель, или Киселев, или Орлов? С ними ты не хочешь побеседовать?

Углов уже приготовился отвечать, но его опередила Катя Половцева.

— Ты, Игорек, у нас специалист по технической части, — сказала она, — вот ею и занимайся. А в историю не лезь, ты в ней ничего не смыслишь. Нельзя мыслить по аналогии: «раз раньше так было, то и теперь должно быть». Все историки и очевидцы сходятся во мнении, что у императора Николая была исключительно дружная и сплоченная команда. Никаких интриг, никаких подсиживаний! Даже удивительно! Николай имел стальную волю и свои решения проводил неуклонно. Но и к советам прислушивался. Он разбирался не только в военном деле, но и в инженерном, принимал участие в разработке многих проектов и хорошо представлял, кто из его помощников чего стоит.

— И какое резюме у этой твоей тирады? — спросил Углов, с интересом слушавший выступление кандидата исторических наук.

— Резюме такое: искать убийцу среди приближенных Николая совершенно бессмысленно — его там нет.

— Согласен, — кивнул майор. — А что касается того, чтобы побеседовать с министром государственных имуществ Павлом Дмитричем Киселевым или с военным министром князем Василием Долгоруковым, то я об этом уже думал. Подумал — и отказался. Конечно, эти люди лучше других знали Николая и могли бы сообщить весьма ценные сведения. Но нужна ли эта информация для нашего расследования? Вот в чем вопрос. Кроме того, очень уж велик риск провала. Я, когда с Орловым говорил, все время чувствовал, что хожу по краю пропасти. А ведь граф не славится своим умом. Самым умным человеком в окружении Николая считался Киселев. Что, если он усомнится в моей легенде? Начнет проверять? Пустит по моему следу шпика? Сгорим, как эта вот спичка!

С этими словами статский советник достал из лежащего на столе коробка длинную спичку с белой головкой и провел ею по обшлагу своего сюртука. Фосфорная спичка ослепительно вспыхнула, озарив сидящих за столом, и спустя несколько секунд погасла.