— Здорово, садись.

Я плюхнулся за стол, испытывая эйфорию от коктейля химических веществ.

— Хочешь дунуть?

Я понятия не имел, что он хочет сказать, но не подал виду.

— Да, конечно.

Он протянул мне стеклянную трубочку. Я вдохнул. Мой приход был молниеносным и совершенно ошеломительным. Мне казалось, что я сейчас умру от разрыва сердца, но я не видел в этом ничего плохого. В ушах зазвенело. Я схватился за ручки кресла, боясь, что катапультируюсь в космос. Какое-то оргиастическое состояние. Мое тело еще не было знакомо с такими сильными веществами, и не было никакого сомнения в том, что я совершил ошибку, попробовав их. Смертельную ошибку. Я чувствовал себя грабителем банка, который вынес тапки вахтера, но это было офигительно.

— Боже мой, — пробормотал я.

Это был крэк. Впрочем, никто в Малибу не называл его крэком — это сленг наркоманов из гетто. Здесь его называли «свободное основание» или просто «основание». Этот вид кокаина можно курить, он стал известен в семидесятые годы. Кокаин обрабатывался эфиром. Но мы курили кокаин, обработанный водой и пищевой содой, также известный как крэк-кокаин. И чтобы не парить себе мозги, мы всегда называли его «свободное основание».

Джеймс улыбнулся и пригласил меня на вечеринку к своему другу. Там мы курили крэк до рассвета. Потом я вернулся в дом Дженнифер. Я сам не верил в то, что натворил. Я чуть не залился слезами, когда разбудил ее и сообщил: «Я курил гребаный крэк всю ночь напролет. Это мерзость».

Я сказал ей, что это все равно что сосать член дьявола.

— Я чувствую зло. Никогда, никогда больше не попробую это дерьмо.

Меня хватило на два дня.

Я позвонил Джеймсу. Поехал к нему домой с героином, которого хватило бы, чтобы прикончить целый взвод. У него нашлось тридцать доз по грамму уже готового крэка. Мы курили три дня подряд. Я был неуязвимым. Я был всемогущим. Я не умел играть в баскетбол, но был уверен на все сто, что если выступлю в «Лос-Анджелес Лейкерс», то завоюю все призы, хотя во мне росту было сто семьдесят четыре сантиметра. Когда это наконец-то закончилось, на меня опять навалилась тоска, я снова почувствовал себя отвратительно и мерзко. Это был ужасный панический приступ. Хуже, чем похороны любимой девушки. Но я обнаружил, что, если выкурить большую дозу героина, мои чувства заснут, и сам я тоже провалюсь в сон.

Окружающие понимали, по какой дорожке я иду, но «дорожки» кокаина были сильнее. Я курил героин каждые три часа три месяца подряд, и теперь я сидел на крэке. Друзья пытались открыть мне глаза, но я только отшучивался, смеялся над ними, заявляя, что они — слабаки и что «тяжелые» наркотики им не по зубам.

Вместе с Дженнифер мы снимали дом в каньоне Декер. Однажды утром я вылез из постели, открыл шкафчик с наркотиками, как я это всегда делал по утрам, достал соломинку, расстелил фольгу, положил кусочки мази (героин), подогрел их и начал вдыхать пары. У нас часто ночевали гости. У Дженнифер была сестренка Эми. Она спала на кушетке, но вдруг открыла глаза и несколько минут смотрела на меня.

— Что ты делаешь? — спросила она.

Я курил мазь и не реагировал.

— Ты о чем?

— У тебя не нашлось другого времени?

— Что? Ты о чем?