Упакуйте свои проблемы в старый мешок и улыбайтесь, улыбайтесь, улыбайтесь.
Пока у вас есть «люцифер»,[49] чтобы зажечь сигарету, улыбайтесь, парни, в этом шик…
Никто в помещении не улыбался, как намекала нам песня. Рабочие неловко переглядывались, как будто насвистывание Адама, отражавшееся странным эхом, нарушило некое великое табу.
— Адам… — окликнул его викарий.
— Извините. — Слово всплыло из могилы и эхом повисло в воздухе.
Свистел ли он бездумно, или в этом скрывался некий смысл? Если так, то какой?
Только сейчас я осознала, что в склепе появились и другие люди. Одним из них был крупный мужчина в черном костюме, пасторском воротнике и с видом подчеркнутой святости.
Епископ. Никаких сомнений.
— Ваша милость, — сказал викарий. — И канцлер Ридли-Смит.
Он обменялся рукопожатиями с новоприбывшими, но не очень радостно.
Так вот он какой, канцлер — или член городского магистрата — Ридли-Смит, отец Джослина. И я его уже видела: он был тем мужчиной на фотографии, который вручал приз мисс Танти.
Я внимательно его изучила.
Суровый человек, подумала я, с жесткими водянистыми карими глазами, профессионально бегавшими по сторонам, постоянно перещелкивавшимися с одного из нас на другого, словно каретка пишущей машинки. Я сразу же пожалела всех обвиняемых, кому когда-либо доводилось стоять в суде перед этими неподвижными круглыми глазами.
Лоб у него был постоянно нахмурен, как у человека, который только что учуял неприятный запах, и это впечатление усиливалось тем фактом, что у него полностью отсутствовали брови и ресницы. Его покрытый пятнами нос был расплющен, как будто в молодости он занимался боксом, но не очень успешно.
Хотя член городского магистрата Ридли-Смит не был физически крупным человеком, одно его присутствие, казалось, выдавило весь воздух из склепа, и внезапно стало душно.
Он покачивался на удивительно крошечных ногах и нетерпеливо смотрел по сторонам.
— Ну что ж, давайте закончим с этим, — сказал он необыкновенно хриплым грубым голосом, доставая из кармана жилета часы с крышкой, выдвинул губу и проверил время. — Где останки?
Когда он неловко вернул часы на место, я не могла не обратить внимание, что его запястье, точно как запястье миссис Ридли-Смит на фотографии в Богмор-холле, было необычно слабым и гибким.
Что там говорил Доггер?