роху прислушиваешься. Всю ночь не смыкаешь глаз. Ждешь,
вот вызовут, вот вызовут... Корпус в той тюрьме, где я сидел,
Т-образный. Там, где большая черта, общие камеры, где ма
ленькая — одиночки для смертников. В каждой одиночке че
ловек семь-восемь сидело. Как ночь — собирайся с вещами.
И ждешь, ждешь, ждешь... Днем надзиратели не давали спать.
Говорить между собой запрещали. В камере тесно, душно,
ослабли мы. Сидишь и думаешь, когда же вызовут? А ночью
слышишь, как уводят из соседних камер, видишь, что заби
рают твоих товарищей, и ждешь утра или вызова. Мне заме
нили расстрел двадцатью пятью годами. В лагере попал в БУР.
Там командовали ссученные воры. Так называемые честные
воры на руководящие должности в лагерях не идут. Им не
положено по закону. Ссученные воры, или нечестные, могут
работать где угодно, вплоть до самоохраны. Наш воспитатель
был ссученный вор. Зимой он любил нам читать газеты. Мороз
градусов сорок, а то и выше. Выгонят нас из бараков разутых
и раздетых, а воспитатель стоит в меховой дохе, в меховых
пимах и в руках газета. Вокруг нас его верные помощники
ходят, он их называл фортыцерями, нечто вроде прислуги за