Дверь головного вагона открывается медленно, словно не хочет меня впускать. Я осматриваюсь по сторонам. Ого, какие роскошные мягкие кресла! Я сажусь на ближайшее, со столиком. Старикан с седыми волосами сидит напротив, читает книгу. Он поднимает голову и пристально глазеет на меня. «Я ведь не чудо-юдо двухголовое, приятель», — хочется мне сказать.
Он принюхивается. По выражению его лица понятно, что он не в восторге от моей компании. Я знаю, что от меня пахнет, но ничего не могу с этим поделать. «Я же не могу принять душ», — хочу я объяснить. Он встает и пересаживается в другое кресло через проход.
Он оставил стакан кофе и открытый пакет с сэндвичем. Наполовину съеденным.
— Извините, — говорю я, протягивая руку и трогая его за плечо. Он дергается, как будто я его ударила. — Вы это больше не будете?
Он качает головой. Наверно, думает, что еда теперь грязная оттого, что я на нее подышала.
Я быстро проглатываю сэндвич. С ветчиной и яйцом. Мой любимый. Поскорее, пока сосед не передумал, допиваю кофе, хотя он чересчур сладкий. Вот так-то лучше. Впервые за несколько дней я чувствую себя почти сытой.
Меня клонит в сон под убаюкивающий стук колес. Тут так тепло и уютно. Я стараюсь не закрывать глаза — надо контролировать обстановку вокруг, — но это бесполезно. Я не в силах сопротивляться дремоте.
Хотя и знаю, что это опасно.
Глава 11
Элли
В тюрьме разрешается иметь определенное количество личных вещей (при условии, что они не представляют собой угрозы), но вскоре я сдала свои часы на хранение, потому что постоянно смотрела на них и от этого ожидание становилось еще тягостнее. Я не предполагала, что рассмотрение дела займет столько времени.
Странная штука — когда ты ребенок, то запоминаешь не столько отдельные недели или месяцы, сколько сезоны. К тому времени, как нам установили центральное отопление — нарциссы отцвели, а мой младший брат Майкл уже умел улыбаться и хихикать при виде меня. Когда он научился переворачиваться — наступило лето, и если я была хорошей девочкой, мне разрешали катать его по саду в коляске, но только пока моя новая мать находилась неподалеку.
Я всегда старалась избегать неровных участков асфальта из-за трещин. Никак не могла избавиться от беспокойства — вдруг с моим младшим братом что-то случится. То же самое я испытывала по отношению к отцу и бабушке Гринуэй, и даже, кажется, к моей новой матери. В конце концов, моя настоящая мама умерла. Что, если смерть заберет и всех остальных, кого я люблю? А Майкл казался особенно уязвимым, потому что был очень маленьким.
Что еще хуже — я не могла отделаться от страха, что нечто плохое может произойти с кем-нибудь из них из-за меня. Я помнила, как расстроила маму, спросив, почему она не может завести еще одного ребенка. Вскоре после этого она заболела. Я не осмеливалась рассказать об этих страхах отцу или бабушке Гринуэй. Просто старалась быть самой лучшей сестрой и дочерью из возможных.
Моя новая мать, к моему восторгу, иногда позволяла немного помочь ей. Больше всего мне нравилось помогать купать маленького Майкла после того, как я возвращалась из школы.
— Смотри, чтобы ему в глаза не попала горячая вода! — говорила она, когда я с большим энтузиазмом намывала его губкой. Потом я поднималась наверх и проводила вечер с бабушкой.
— Правда ведь Майкл прелесть? — постоянно повторяла я.
Она фыркала.