Письмо, написанное от руки. Почти нечитаемое, но первые предложения мне удалось разобрать. Они были до того откровенны, что я покраснела. Зачем она это хранит — из сентиментализма? Может, это письмо от загадочного мужа, которого она любит? Или она хранит его, потому что оно рассказывает, как прекрасно её тело? Может быть, автор женат, и это письмо можно использовать против него? Я перевернула письмо, но подписи не увидела.

Вынув из большого конверта конверт поменьше и выпотрошив, я нашла небольшую стопку фотографий и содрогнулась. На них была Ру, но не та Ру, которую я знала. Оба её глаза заплыли, левый почти не открывался. Идеальные скулы были все в синяках, по шее сбегали фиолетовые отпечатки рук. Разбитые губы покрывала корка запёкшейся крови. Эти фотографии каким-то образом заставили меня переосмыслить необходимость револьвера.

Ру смотрела в камеру заплывшими щёлками глаз безо всякого выражения. Остальные фото показывали, что чудовище, совершившее с ней такое, не ограничилось лицом. Было фото в профиль и две фотографии тела. Живот и рёбра цвели синими и багровыми, как фиалки, кровоподтёками.

Перевернув фото, я увидела на оборотной стороне две буквы: НЕ. Я перевернула и остальные. На каждом стояло две буквы, и, разложив фото по порядку, я прочитала:

НЕ ЗАБУДУ.

Я не знала, что говорит о её таинственном браке — письмо или фотографии. Может быть, и то и другое. Может быть, ни то, ни другое. Она удивилась, что я так сильно люблю Мэдди. Может быть, у Луки плохо сложились отношения с отчимом? Или это мог сделать отец Луки?

Мой отец… он нехороший человек, сказал Лука. Не хочу о нём говорить. Ну то есть, никогда.

Трудно было установить возраст Ру на этих фотографиях, так сильно она была избита. Когда это случилось? От этого ли она убегала? Если так, я должна была прекратить свои действия. Ради Луки. Что мог сделать с подростком человек, сотворивший такое с женщиной, пусть даже мерзкой, как Ру? Что он уже сделал?

Я надеялась, что катиться по наклонной, остановившись на пути Тига Симмса, её вынудил ордер на арест, а не мужчина. А может быть, и то и другое. Если из-за меня Ру попадёт в тюрьму, оставят ли Луку с отцом?

Он не был похож на забитого подростка, но, может быть, домашнее насилие подействовало на него иначе? Может быть, он скрывает. Я ведь не слишком хорошо знала Луку. Возможно, Мэдди знала его лучше.

Я посмотрела на часы. Моё время почти истекло. Я убрала всё на место и бессознательно сунула в карман одну из фотографий. Вторую, с надписью ЗА. На ней Ру смотрела в камеру и была довольно узнаваема, несмотря на заплывший правый глаз. Фото её лица могло быть кстати, а другое мне вряд ли удалось бы получить. Если верить Тигу, она не любила фотографироваться. То фото, которое сделал он, было размыто и сделано издалека. Может быть, я не только поэтому украла фотографию. Мне хотелось иметь при себе доказательство её ранимости.

Я стояла у двери, готовая уходить, когда поняла, какую глупость едва не совершила. Мы должны были завтра все вместе идти нырять. Ру — в своём костюме. Я пулей метнулась в спальню, по дороге заглянула в ванную, оторвала клочок туалетной бумаги. Взяла этим клочком презерватив, валявшийся прямо за сумкой со снаряжением, и, преодолевая рвотные позывы, бросила под кровать. Выбросила в унитаз бумагу и вышла из этого чёртова дома.

Ещё у двери разулась, потому что не хотела, чтобы дети услышали мои шаги. Они были не в гостиной. Решили посмотреть видео в подвале, а Оливера взяли с собой. Наверное, он уже уснул. Я прошла в ванную, положила ключи Луки в карман его джинсов, направилась в подвал. Дверь была закрыта — уже нехороший знак! Я открыла её, прислушалась. Жизнерадостная мелодия обучающего видео звучала на всю — я могла хоть чечётку плясать, ребята бы не услышали. Я смотрела это видео примерно семь тысяч раз, так что знала — оно подходит к концу. Я очень вовремя вернулась домой.

Я тихо приблизилась. Ребята заняли диван, Оливер спал в детском кресле. Лука сидел спиной ко мне и смотрел на экран, на красивую девчонку в гидрокостюме, которая заканчивала речь.

Мэдди не смотрела. С ней что-то было не так. Она лежала на диване, одной босой ногой упираясь в пол. Вторая нога лежала на колене Луки — довольно интимная поза. Она отвернулась, зажмурилась, но слишком крепко, чтобы можно было подумать, будто она спит. Брови были высоко вскинуты, щёки ярко горели, на губах блуждала странная полуулыбка — раньше я никогда не видела у неё такого выражения лица.

Я не сразу поняла, что вижу. Хотела позвать её по имени, спросить, всё ли хорошо, и внезапно поняла, что его правая рука вытянута вдоль ноги Мэдди, а пальцы спрятаны под юбкой её купальника.

Я замерла на долю секунды, которая показалась мне бесконечностью.

Лука был полностью одет, другая его рука спокойно лежала на спинке дивана. Мэдди ахнула, её голова чуть откинулась назад, улыбка стала шире, и это вывело меня из оцепенения. Я осознала, что поднимаюсь по лестнице, быстро, беззвучно, не понимая, что делаю, понимая лишь одно: я не хочу, чтобы Мэдди знала, что я всё видела.

Если бы они целовались, я с топотом метнулась бы вверх по лестнице и принялась громко стучать чем-нибудь, чтобы Лука успел стереть с лица клубничный блеск для губ, а Мэдди — поправить волосы. Но это? Чёрт возьми, я не знала, как на такое реагировать.

Лука смотрел видео, но его рука двигалась у неё между ног. Что за бред? Это было нелепо, безумно, чудовищно. Они даже не целовались, не обнимались. Её макияж был в порядке, купальник не съехал. Какие подростки начинают с петтинга?