— Не серчай на нас, Гордей, — проговорил Матвей, не глядя на него. — Чужая она и опасная. Не могу я наводить беду на клан. Подлечит раны, отлежится и пусть идет своей дорогой. У каждого из нас свой путь, и ее не пересекается с нашим.

Много чего хотел ответить главе Гордей, например, рассказать о гостеприимстве и руке помощи в трудную минуту. Но имел ли он право упрекать тех, кто так много сделали для него самого? Да и не время сейчас для обиды.

При тусклом свете он обрабатывал раны девушки, страдая сам едва ли не сильнее. Ее боль каким-то образом передавалась ему, и была она не столько телесная, сколько душевная.

Закончил он только под утро и прислушался к ее состоянию. Кажется, обморок плавно перешел в глубокий сон, да и снадобье Матвея уже действовало вовсю. Оклемается, обязательно! Она обязана жить дальше и бороться с тем, что ей угрожает. А он ей в этом поможет.

Когда занялся рассвет, Гордей решился оставить девушку на пару часов, чтобы вздремнуть самому. Усталость уже валила его с ног — сказывалось несколько бессонных ночей подряд. Он забылся беспокойным сном, но уже через три часа снова был на ногах.

Рита уже тоже проснулась и страдала от боли. Он это видел по ее бледности мученической гримасе на лице. Просьба отнести ее на солнце показалась ему странной, но спорить не стал. Разве что сердце едва не разорвалось от сострадания, когда причинил ей новую боль. А потом он ушел в лес и бродил там, пока не успокоился. Смотреть на нее в таком состоянии не было сил.

Гордей тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Уже окончательно стемнело, когда он поравнялся с тем, что осталось от дома Риты — обгорелыми головешками. Участок был огорожен лентой — днем тут побывала полиция, как узнал Гордей, заглянув в магазин. Сменщица Риты рыдала, размазывая слезы по лицу, когда рассказывала ему, какое страшное несчастье случилось с ее одноклассницей. По версии полиции Рита сгорела во время пожара, правда следствие все еще шло. Скоро они поймут, что человеческих останков на пепелище нет, тогда, наверное, объявят девушку пропавшей без вести. Но все это уже не важно. Чем скорее про нее забудут в поселке, тем лучше. Ну а в клане она надежно спрятана, как от любопытных глаз, так и от той угрозы, что нависла над ней.

Когда Гордей приблизился к лесу, послышался первый раскат грома. Еще с вечера собиралась гроза, и вот-вот небо разверзнется и начнет поливать землю. Пока еще только сверкало и грохотало, когда медведь несся по лесу, бережно удерживая в зубах поклажу, что должна была порадовать девушку.

Ливень начался, когда Гордей уже почти достиг поляны, но пока бежал к сараю, успел вымокнуть насквозь. Рита металась то ли в бреду, то ли во власти плохого сна. Она даже свечи не нашла, бедняжка. И он хорош — ничего не показал ей. Наспех обтершись дерюгой, он приблизился к топчану и вгляделся в измученное лицо. Видно ей что-то такое снилось, что доставляло настолько сильные муки. Жара не было, но на лбу девушки выступили капельки пота. Голова ее металась по подушке, а с губ периодически срывались непонятные слова. И сон ее был так крепок, что пробудиться она не могла, как не силилась.

Оставить ее в таком состоянии одну Гордей не рискнул.

— Тише, девочка, тише, — погладил он ее по щеке, устраиваясь рядом и прижимая спиной к себе, охлаждая ее пылающее тело. — Это всего лишь сон и гроза, — прислушивался он к тому, как затихает она постепенно в его руках, как расслабляется ее тело, а дыхание становится легким и глубоким. — Завтра наступит новый день, и все у нас будет хорошо, — прижался он губами к ее макушке, пахнущей влагой, лесом и ее собственным запахом.

Сейчас она казалась ему ребенком, которого он должен оберегать и защищать от всех. Обнимая гибкий стан, Гордей разве что немного возбуждался, но это было просто реакцией тела на ее близость. Гораздо приятней было просто находиться рядом, вдыхать ее аромат, касаться ее волос губами и чувствовать тяжесть ее головы на своем плече. Эти ощущения были для него новыми и волнующими. Он словно сам себя узнавал с другой стороны — ранее закрытой от него глухой дверью. Ведь если задуматься, сердце Гордея оставалось холодным. С ранней молодости его окружали красивые женщины, и большинство из них были к его услугам, стоило только поманить. Он купался в роскоши и упивался собственной властью и могуществом. Все его желания исполнялись даже раньше, чем он успевал их высказывать. И все изменилось в один момент, когда нашлась та, что пошла наперекор альфе, не подчинилась. Мало того, она выбрала его брата.

Лежа в темноте ночи и вспоминая события минувших дней, Гордей понимал, что от злости его уже не осталось и следа. Но еще совсем недавно она теплилась в душе, хоть уже и совсем слабо, находясь во власти постепенного осознания истинных ценностей. Что же получается? Что встреча с этой девочкой изменила его? Она, сама того не желая и не осознавая, сделала то, на что не способен был его брат, осуждая то, как он правил кланом, не признавая его власти. Все это с трудом укладывалось в голове Гордея, но и менять он ничего не хотел. Видно, самой судьбой ему послана эта малышка. Ну и он ей, как не крути.

Запах лесной влаги ударил в нос, стоило мне только разлепить веки. И лишь потом я различила звук капели, который так любила. Странно. Видно, ночью была гроза, но я ровным счетом ничего не слышала. И не могла сказать, что спала как убитая. Всю ночь меня мучали кошмары, которые я тоже не запомнила. А потом вдруг стало так спокойно и тепло, сны улетучились, а в душе разлилась легкость. Не иначе, это место было волшебное, навевающее сны на свое усмотрение. Как бы там ни было, чувствовала я себя выспавшейся и отдохнувшей.

Едва только встала, как сразу же взгляд наткнулся на поднос, накрытый белоснежным полотенцем. Интересно, что там? Ух ты! Овсянка — еще теплая и щедро сдобренная маслом, бутерброды с сыром и уже знакомый мне термос. Пусть там будет кофе, пусть там будет кофе!.. Какое же блаженство я испытала, отвинтив крышку термоса и вдохнув такой любимый аромат кофе с молоком — словами на передать! Кто бы ты ни был, что позаботился о царском завтраке для меня, я тебе безмерно благодарна.

Не помню, когда еще ела с таким аппетитом. В считанные минуты я смела все, что было на подносе, и не отказалась бы от добавки. Как раз в тот момент, когда я размышляла, есть ли тут нормальная уборная, чтобы воспользоваться ею не только в целях крайней необходимости, но и принять душ, в сарай вошел Гордей.

— Доброе утро! — поприветствовал он, но выглядел при этом каким-то угрюмым. Словно утро добрым могло быть только для меня. — Позавтракала?

Открыть рот и поблагодарить, мне не дали. Я же не сомневалась, что о завтраке позаботился именно он.

— Пошли тогда…

— Куда?