Он протянул было руку с серебряной монетой к попугаю, но тот, злобно вопя, поднялся в воздух и усевшись на люстру, нагадил Эйхарту на голову.

— Да чего тебе надо-то?! — возопил несчастный литературный агент. — Эванеско!

Попугай спланировал на каминную полку, потоптался там, устраиваясь поудобнее и столкнув вниз мешающую книгу (Филипп еле успел подхватить её, пока в угли не упала). После чего, уставившись на Эйхарта наглым чёрным глазом птица проскрипела:

— Р-рома, сеньор-р! — подумав, попугай добавил. — Пор фавор!

Хохотнув, Эйхарт подозвал из серванта стакан и набулькал туда немного Огденского. Попугай ловко наклонил посуду и сунул в неё голову, но не удержал равновесие, так что Филиппу пришлось ловить и его, и стакан.

— Др-рянь! — икнул попугай, привольно раскинувшись у Филиппа на руках.

Осторожно сгрузив птицу на ковёр у камина, он наконец развернул своё письмо.

— И почему я не удивлён, — хмыкнул он, вчитываясь в неровные строчки. — Гилдерой в своём репертуаре.

Филипп торопливо прошагал в свой кабинет, не забыв захватить с собой похрапывающего попугая. Оставлять птицу без присмотра показалось ему крайне непредусмотрительным поступком. Взмахом палочки засветив масляную лампу (сгруженный на стол попугай тут же подполз ближе, прижался к ней боком и затих), Филипп осторожно разгладил мятые листки.

— Итак, глава восьмая, «Пламя Юности», — вслух прочитал он и, пододвинув к себе чистый лист бумаги, стал размашистым почерком переписывать текст, оставляя широкие интервалы для правок и примечаний.

История была посвящена дням, которые Гилдерой провёл, занимаясь с Саймоном Пьюзом и довольно скоро увлекла Филиппа, хотя он и не очень-то любил детей.

— «Мамочка! Ради меня ты претерпела столько трудностей и невзгод, и не сдалась! Я тоже не сдамся, я буду заниматься изо дня в день и стану самым сильным магом, чтобы ты могла гордиться мной!» — зачитал он. — Будь я проклят, если в магической Британии останется хоть одна замужняя женщина, которая не всплакнёт растроганно на эти строках. Ну, кроме Лестрейндж, разве что, — подумав, добавил он. — Всё-таки Гилдерой — чёртов гений. Так тонко чувствует желания целевой аудитории. Ещё бы писать грамотно научился — цены бы ему не было. «Труднастей», «здалась», «гардицца»… Может, мне тебе орфографический словарь на Рождество подарить, а, дорогой Локхарт? Тем более, что, вон, и транспорт под боком…

— Иди нахер-р! — чётко проговорил попугай, не открывая глаз.

— Ну и ладно, — пожал плечами Филипп, возвращаясь к редактированию текста. — Не очень-то и хотелось…

Последняя страничка рукописи оказалась письмом Гилдероя. Эйхарт, по инерции начав переписывать «на чистовую» и его, спохватился, чертыхнулся, а потом, перечитав, задумчиво почесал затылок:

— Да уж, друг мой, ты прав, новая глава «Смертельного сквиба» и правда стала для меня отличным рождественским подарком. Но вот как быть с «забери из Гринготтса мои подарки для семьи Пьюз»? Локхарт-то может их от чистого сердца выбирал и без задней мысли, но Барбара, судя по нашей последней встрече, до сих пор изволит гневаться, и если я заявлюсь к ней с, кхм… «набором метательных ножей» для Саймона и «дивным нарядом из невянущих пальмовых листьев и половинок кокоса, украшенных раковинами и жемчужинами», для самой мисс Пьюз… Как бы меня с лестницы не спустили, м-да. Тем более, поговаривают, мисс Барбара себе нового ухажёра подыскала…

Эйхарт задумчиво поскрёб подбородок.

— Отправлю с курьером, — наконец решил он. — Попрошу гоблинов подобрать, кого не жалко. И чтоб бегал быстро. И подарки в корзину с цветами упаковать, чтоб сразу не разобралась. Эх, заслать бы этому ловеласу десяток вопиллеров, чтоб совесть проснулась… но откуда я обратный адрес возьму?

Он покосился на дрыхнущего попугая.

— Я ведь правильно понял, животное, что до весны тебя на улицу с письмом выгнать мне не удастся?