Путь Токата пролегал по склонам румских гор, расположенных на севере, местные называли их горами Тур, каждая часть той горной цепи имела свое собственное название. Ряд обстоятельств сложился благоприятно для Токата: ровные склоны гор, изобиловавшие водой, отсутствие ущелий или перевалов, могущих задержать продвижение отряда, максимальный польза, полученная от использования лошадей.

Я же дошел до местности, называемой Саджак. Сразу же меня встретили вопли и рыдания женщин. Выяснилось, что их мужчины пытались воспротивиться намерению Тугула отнять их имущество, конфисковать лошадей, за что воины Тугула поубивали их. Группа рыдающих саджакских женщин с лицами, перемазанными грязью (что, согласно их обычаев означало скорбь по умершим), вышли ко мне навстречу и начали на своем, турецком языке, который я хорошо понимал, говорить следующее: «О эмир, Тугул умертвил всех наших мужчин, забрал все, что мы имели и сегодня у нас нет и единой овцы, чтобы накормить своих голодных детей, впереди осень и зима, всех нас ждет голодная смерть». Я сказал, что если мне удастся поймать Тугула, я отберу у него все, что он у них отнял и верну им их имущество.

Через несколько дней пришла весть от Токата о том, что он находится к востоку от ущелья Патак и уверен, что Тугул намерен пройти то ущелье, чтобы попасть в Диарбекир. Ущелье Патак расположено между двумя областями — Казан-тепе и Диарбекир, и служит связующей дорогой между ними. Через то же ущелье, в сторону Междуречья, течет река Фират (т. е. Евфрат).

Получив такую весть, я ускорил движение войска, чтобы скорее можно было догнать Тугула. Достигнув ущелья Патак, я увидел речку, являющуюся истоком реки Фират, которую я видел в Междуречье и которая образовалась после слияния с нею сотен других мелких ручьев.

Чтобы быстрей оказаться в Азербайджане, Тугул продвигался столь стремительно, что даже не позаботился организовать тыловое прикрытие, арьергард для своего войска, и не заметил того, что я следую за ним по пятам. Расстояние между нами сократилось настолько, что в последнюю ночь я мог с вершины холма видеть костры в лагере Тугула и если бы мы не находились в теснине, я бы непременно предпринял ночную атаку.

Токат же занял позицию в восточной части ущелья Патак, увидев войско Тугула, выходящим из ущелья, он искусно отступил и дал вражескому войску покинуть ущелье. Я дождался когда войско Тугула полностью вышло из ущелья и открылся свободный путь для моего войска и тогда я вывел его на открытую местность. Тугул, через свой передовой дозор узнал, что впереди его ожидает некое войско, однако не знал, что за ним по пятам следует еще одно. И пока он готовился дать бой Токату, я неожиданно напал на его войско с тыла, одновременно с этим, начал свою атаку и Токат.

Войско Тугула состояло из опытных и стойких воинов, однако в нем не имелось способных военачальников, а сам Тугул оказался настолько бездарным в военном деле, что не понимал того, что, оказавшись между двумя вражескими отрядами, ему следует вырываться на простор, иначе неименуемо попадает в окружение.

Не прошло и двух часов стычки, как мы взяли Тугула в кольцо. Поняв это, Тугул отрядил наиболее отважных из своих воинов на прорыв окружения, однако наше превосходство в силах не позволило успешно осуществить ту попытку.

Как я говорил, войско Тугула состояло из выходцев племен Сарухан, Сары-камыш, курдов и румских татар, каждый из воинов, не ведая, что такое страх, дрались по своим собственным традициям. Саруханы орудовали палицами, которыми управлялись с большим искусством и в тот день я убедился, что работа с палицой, дубиной требует такой же искусной техники, как и фехтование саблей, и что необходимо овладеть ею, чтобы лучше использовать то оружие в схватке. Поскольку было трудно подойти к саруханам вплотную из-за их смертоносных дубин, я велел своим военачальникам щадить их, предлагая им сдаться. Однако они продолжали орудовать своими дубинами и не хотели сдаваться.

Сары-камыши бились огромными тесаками, которые были действенным оружием, если конечно, пользующийся им воин не уставал сохраняя первоначальный темп и мощь своих движений.

Каждый удар таким тесаком был смертоносным для всадника или его лошади, а если не убивал, то, по крайней мере, выводил из строя надолго, поэтому конники, чтобы обезопасить себя от них, предпочитали обстреливать их стрелами издалека. Воины-татары же (или румские татары) использовали в бою лук и стрелы, а также рубились саблями, однако, как я заметил, с луком и стрелами они управлялись лучше, чем с клинком.

Имея таких воинов в своем распоряжении, я бы создал такое войско, которое никто не был бы в силах одолеть. Тогда как Тугул обрек тех воинов на то, чтобы они попали в окружение благодаря тому, что их правитель оказался бездарным полководцем. Через своих военачальников я несколько раз предлагал воинам Тугула по доброму сдаваться в плен и тем самым сохранить свои жизни.

Татары сдались, однако воины из числа саруханов, сары-камышей и курдов продолжали упорно биться. В тот день бой длился до самого заката, к его концу среди саруханов, сары-камышей и курдов не осталось ни одного живого или невредимого, был схвачен и Тугул, сам получивший несколько ран.

В тот день мы потеряли четыре тысячи своих воинов, тем не менее, нам удалось устранить серьезную опасность, ибо если бы Тугулу удалось проскочить в Азербайджан и соединиться с силами тамошнего падишаха, в результате могло создаться войско, которое я, возможно, оказался бы не в силах одолеть.

После вечернего намаза я велел привести к себе в шатер Йилдирима Баязида, которому сказал: «Имея столь отважных и стойких мужей своими подданными, почему ты не воспользовался тем их количеством должным образом, почему не создал из них войско, имея которое, ты ни от кого не терпел бы поражения?» Йилдирим Баязид ответил: «Истинную цену блага человек познает, лишь утратив его, и я тоже, только сейчас понял, как много пользы мог бы извлечь, используя столь отважных воинов, увы, я не воспользовался тем даром судьбы должным образом».

Я отпустил Баязида и велел привести Тугула. Поскольку он был ранен и не мог ходить, его принесли на носилках. Когда носилки опустили на землю, я спросил: «Что побудило тебя проявить строптивость и вступить в противоборство со мною?» Тугул ответил: «Я не хотел противоборства с тобою, если бы я хотел того, то двинулся бы в сторону Византии, ибо знал о твоем местонахождении. Однако, как ты мог видеть, мы не собирались воевать с тобой, вместо этого мы шли в Азербайджан, тогда как ты преградил мне путь и поубивал моих солдат». Я спросил, с какой целью он шел в Азербайджан. Тугул ответил, что падишах Азербайджана его родственник и он намеревался навестить его. Я спросил: «Зачем же тащить за собой огромное войско, отправляясь навестить родственника? Ты вовсе не собирался навещать родственника, а шел в Азербайджан, чтобы объединить свои силы с силами тамошнего падишаха, своего союзника, для того, чтобы создать мощное войско».

Затем я спросил, когда восставал против меня, не получал ли он указаний со стороны Йилдирима Баязида. Тугул презрительно поморщился и сказал: «Если и осталось чего-то мужественного в Йилдириме Баязиде, так это его имя («Йилдирим» по турецки означает «молния»), ничем другим мужественным он не обладает и не к лицу людям, подобным мне, подчиняться указаниям людей, подобным ему».

Из того, как он это сказал, у меня возникла уверенность, что Тугул говорит правду и Йилдирим Баязид не подстрекал его к мятежу. Я сказал: «Эй, человек, несмотря на то, что ты оказался мне врагом, поднял против меня мятеж, несмотря на то, что я потерял часть моих воинов в бою с тобою, отдавая должное твоей храбрости, я решил воздержаться от твоей казни. И если ты будешь дружественным в отношении меня, я могу вернуть тебе право и далее управлять Мегнесие».

Однако Тугулу не суждено было жить далее — через три дня он скончался от полученных ран.

Я пробыл пять дней в устье ущелья Патак, предавая земле останки погибших и оказывая помощь раненным.