Султана Рума привезли в Кейсарийе, расположили в лагере, разбитом за городом, мне передали письмо от него, в котором, после почтительных обращений и приветствий, он писал:

«Чунин аст расми сарои дурушт-Гахи пушт бар зину, гахи зин бар пушт».

(Таков закон этого мира — порою ты в седле, порою седло на тебе).

Вращение колеса судьбы и воля небес стали причиной моего поражения и твоей, о великий эмир, победы в войне, и ныне моя жизнь и имущество оказались в твоем распоряжении. Однако я надеюсь, что твое обращение со мной будет соответствовать той высокой славе, что о тебе идет».

Я велел стеречь его крепко, но обращаться с ним, проявляя всяческое уважение. Спустя три дня, после того, как Йилдирим Баязид был водворен в наш лагерь, я велел провести его ко мне. Когда он вошел, я увидел, что это полный мужчина. Я сказал: «Я получил твое письмо, оно свидетельствует о том, что ты спустился с заоблачных высот своей гордыни и понял, что бросать вызов Амиру Тимуру было ошибкой с твоей стороны». Йилдирим Баязид ответил: «О Амир Тимур, если бы в твою страну вторгся чужеземный провитель с намерением отстранить тебя от власти, как бы ты поступил в этом случае? Неужели ты не вступил бы с ним в борьбу? А если бы я напал на твою страну и вел войну против тебя, ты бы был вправе гневаться на меня? Однако, не я напал на твою страну, а ты — на мою, вынудив тем самым меня к защите. Однако удача отвернулась от меня и я потерпел поражение». Я сказал: «Принимаю твои слова и согласен, что ты вынужден был вступить в эту войну. Мне не нужна твоя жизнь, однако я потребую от тебя двух вещей. Первое — передай мне свою казну, все наличные деньги и драгоценности должны принадлежать мне». Йилдирим Баязид ответил: «Слушаюсь и повинуюсь. Я передам тебе свою казну». Я продолжал: «Второе — ты должен помочь мне в том, чтобы я совершил поход и завоевал Византию». Йилдирим Баязид ответил: «Я окажу любое содействие, что в моих силах, однако у меня нет кораблей, между тем, тот кто захочет попасть в Византию, должен иметь в своем распоряжении суда, не одно и не два, а тысячи судов, пригодных для перевозки войска, коней, вооружения. Такие суда следует изготовить, ибо их нет пока что».

Я спросил: «Разве Византия — это не огромный порт?» Йилдирим Баязид ответил утвердительно. Я спросил: «Разве в тот порт не заходят корабли?» тот вновь дал утвердительный ответ. Я спросил? «Откуда они заплывают туда?» Баязид ответил: «Из Египта, страны ференгов (Европы), однако они не досягаемы для нас». Я спросил: «Разве между Румом и Византией не ходят корабли?» Баязид ответив утвердительно, продолжал: «Суда, что ходят между нашей страной и Византией, представляют собой легкие парусники, непригодные для транспортировки на них войска. Между тем, суда, плывущие из Египта и страны ференгов не приближаются к нашим берегам». Я спросил: «Разве в Руме не строят кораблей?» Иилдирим Баязид ответил: «Мы можем строить суда, но у нас нет столько искусных мастеров, умеющих строить суда, подобные тем, что имеют ференги, кроме этого, у нас нет подходящих для этого пород древесины, корабль не построишь из любого сорта древесины». Я спросил: «Какие сорта наиболее пригодны для строительства кораблей?» Он ответил, что для этого существует две породы, одна из них — это дуб, который не произрастает в Руме, вторая — это сосна, необходимая для изготовления судовых мачт».

Я спросил: «Нельзя ли изготавливать мачты из других пород древесины?» Он ответил, что мачты больших кораблей можно делать и из тавризского дерева (т. е. черного тополя), однако при сильном ветре такие мачты будут ломаться, тогда как сосна произрастает во множестве в стране ференгов, мачты из нее при шквале могут прогибаться, но при этом не ломаются. Из черного тополя тоже можно строить суда, но они не продержатся в воде более двух-трех недель и скоро выйдут из строя, в то время как дубовые суда плавают в течении пятидесяти лет и более, и ничего с ними не произойдёт.

Я ответил, что мне не требуются суда, которые могут держаться в течении пятидесяти лет и более, мне нужны такие, что доставят мое войско от берегов Рума до Византии, поэтому меня вполне удовлетворят суда, изготовленные и из черного тополя, ибо для переброски войска им не придется плавать в море более одного-двух дней. Йилдирим Баязид ответил: «Слушаю и повинуюсь. Все, что повелит великий эмир, будет мною исполнено».

В этот момент мне доложили о возвращении «Кутлэ-Куза» Султанин, которого в свое время я отправил во главе своего посольства из Шама к королю ференгов. (Кутлэ-Куз» — слово, означающее «католикос» на персидском языке. В старину на Востоке так называли всех христианских епископов, поэтому Тимурленг употребляет слово «Кутлэ-Куз» подобно иранцам — Марсель Брион). Христианские каталикосы поначалу пребывали в Нахичевани, и когда один из потомков Чингиз-хана сделал своей столицей Султанию, что в Азербайджане (имеется ввиду Султан Мухаммад Худабенде, один из сыновей Хулагу-Хана, сделавший своей столицей Султанию в Азербайджане. — Марсель Брион), резиденция каталикоса была перемещена в этот город. Во время моего нахождения в Шаме туда как-то прибыл каталикос Султанин, который высказал мысль, что будет большая выгода, если я буду поддерживать торговые отношения со странами ференгов (т. е. с Европой). Я тогда спросил его, а где обитают те ференги? Каталикос Султании сказал, что ференги расселились на берегах моря Зульмат (т. е. Атлантического океана). Я спросил, чем торгуют ференги? Он ответил, что у ференгов много различных товаров, однако два их вида славятся особенно. Одно из них-это сукно, а второе фарфор, причем по качеству он превосходит даже китайский. Поскольку в Шаме знали язык ференгов, говорили и писали на нем, я распорядился, чтобы оставили послание от меня королю ференгов (т. е. Франции — Марсель Брион), я поручил епископу Султании самому доставить его по назначению. К тому посланию я присовокупил свои дары, а в самом послании я предложил ему отправлять в наши земли своих купцов, и чтобы мы отправляли к ним своих, чтобы те и другие удовлетворяли таким образом запросы, существующие у каждой из сторон.

Епископ Султании доставил падишаху ференгов мое послание и передал ему мои дары и, получил ответное послание, доставил его мне, вместе с дарами падишаха ференгов, которого, как выяснилось, звали Шаль (здесь имеется ввиду Карл VI, которого Тимурленг называет Шалем — Марсель Брион)

К тому времени, когда епископ Султании прибыл в Рум, я намеревался идти в Византию (т. е. сегодняшний Стамбул) через Киликию и как я уже упоминал, с этой целью был намерен строить корабли. Однако, епископ Султании сказал, что лучшие в мире корабли строят в стране ференгов и если я готов поставлять медь падишаху ференгов, тот изготовит для меня столько кораблей, сколько я захочу. Ибо у ференгов есть все, кроме меди и этот металл, не столь уж дорогой в наших краях, высоко ценится в той стране. Я спросил, а сколько кораблей даст мне падишах ференгов. Епископ Султании ответил: «В стране ференгов кораблей так много, что их падишах может выделить для тебя целую тысячу их, о великий эмир».

Я сказал: «Для меня даже тысячи судов будет недостаточно, ибо я хочу погрузить на них все свое войско для перевозки по морю». Епископ Султании сказал: «Корабли ференгов огромны по своим размерам, отдельные из них могут взять на борт до пятисот человек и я полагаю, в случае, если падишах ференгов выделит великому эмиру пятьсот кораблей, то и этого количества будет достаточно для перевозки войска морем». Я спросил епископа Султании, какого сорта медь нужна падишаху ференгов. Тот ответил, что ференги будут рады принять любой сорт меди, они ее плавят и употребляют на различные нужды и сами ференги на своих кораблях перевозят ее из портов Шама и Рума к себе на родину.

Я передал свое повеление в Иран и Джебель, изобилующие медью, чтобы всякий, у кого есть медь, в форме слитков, готовых изделий или лома, может продать ее нам за хорошую цену, закупленную медь следует переправить в Рум или Шам. (Говоря о странах Ирана, Тимурленг имеет ввиду такие центральные города, как Рей, Исфаган, Кумис, которые сегодня называют Семнан, а так же Дамган, что сегодня называют Шахрудом. Под названием же Джебель, он имеет ввиду сегодняшние районы Азербайджана, Курдистана и Керманшаха — Марсель Брион.)

Я еще раз отправил епископа Султанин к падишаху ференгов с моим ответным посланием и дарами. В послании говорилось, что запасы меди в подвластных мне землях неисчерпаемы, мы можем поставить столько меди, сколько понадобится ференгам. Взамен, в первую очередь, мне потребуется пятьсот больших судов, находящимся в безупречном состоянии, которые необходимо передать в мои руки в портах Рума, если капитаны тех кораблей захотят сослужить службу мне — то еще лучше, в этом случае я хорошо вознагражу их. После убытия епископа Султании с моими письмом и дарами, я решил проехать в Киликию, а оттуда попасть в Византию. Я слышал, что Византию от Рума отделяет узкий пролив, шириной в пятьсот-шестьсот заръов, но который очень глубок. Рассказывали, что в старину через тот пролив, из Византии в Рум и обратно, переправляли крупный рогатый скот, который добирался до берега вплавь (Подобные утверждения выглядят правдивыми, такое действительно имело место и именно таким образом когда-то крупный рогатый скот переправляли из Стамбула на азиатский материк — Марсель Брион)

Я сказал себе: «Если такое удается коровам, то почему бы моему войску не проплыть там, от одного берега до противоположного». Двигаясь в сторону Византии, я захватил с собой Йилдирима Баязида, чтобы жители Рума знали, что в случае мятежа, их ждут не только массовые казни, но и казнь самого их повелителя.

В конце-концов, вдали показалось море и мы вышли к месту, откуда я мог издали рассмотреть город Византию. Он располагался на Западе. Мое войско от него отделял пролив, ширина которого составляла на мой взгляд не более семисот заръов. Мне сказали, что в старину восточный берег, на котором я находился, принадлежал когда-то Византии, однако правители Рума отняли ее у тогдашнего правителя Византии, и сегодня им не принадлежит и пяди из той земли, что на восточном берегу пролива.

Когда я отправился осматривать город Византию, прошла уже четверть дня, солнце освещало город из-за моей спины и поэтому я мог хорошо разглядеть тот город, в котором, как говорили, что в течении полутора-двух тысяч лет накапливались сокровища, составлявшие значительную часть всех сокровищ мира. Чтобы лучше разглядеть город, я взобрался на вершину холма и впился в него долгим взором. Город был настолько обширным, что я не видел ему конца, посреди города виднелся большой и длинный залив, мне сказали, что он называется бухтой Золотого Рога. По заливу взад-вперед сновали тысячи судов. В городе было так много золотых куполов, что их сияние слепило взор, мне говорили, что это купола церквей, ибо каждый из правителей Византии считал своей обязанностью построить церковь или монастырь, и тысячи мужчин и женщин, отказавшихся от мирской суеты, удалялись в них. У каждой церкви и монастыря имелись владения, от доходов которых они и существовали. Мужчины и женщины, обитавшие в монастырях Византии, за всю свою жизнь не переступали их порогов, там они и умирали, а их останки хоронили в кладбищах, имевшихся при каждом монастыре. В некоторых монастырях вообще не употребляли мясной пищи, ограничиваясь лишь растительной. Удивительным было то, что средняя продолжительность жизни обитателей тех монастырей составляла сто двадцать лет. Мне рассказывали о состоянии тамошних церквей, которое было столь огромно, что в некоторых из них находилось по три харвара золотых крестов, светильников, чаш, отделанных драгоценными камнями. (Чаши были посудой, используемой во время религиозных обрядов, в них наливалось святое вино, в Византии употребляли их греческое название «калус» — Марсель Брион)

Мне говорили, что в случае, если мне удасться взять Византию, то только в церквях я мог бы добыть более ста харваров золота, что во многих домах Византии созданы сокровищницы, большинство старинных семей города создавали их в своем доме, сокровища зарывали либо в своих дворцах, либо где-то в степи, за городом. И еще рассказывали мне в тот день, когда я стоял на холме и разглядывал город, что его жители разделены на два сословия: первое состояло из господ, второе — из слуг. Господа всю жизнь не работают, лишь едят и спят, проводя ее целиком в развлечениях и утехах, никогда сами не омывают лиц, что за них делают их слуги. Второе же сословие состоит из слуг и прислужниц, которые наследуют такое положение в обществе из поколения в поколение, и обречены всю жизнь трудиться на своего господина. Даже лавочники в городе, и те имели своих слуг и служанок.

Представители класса господ в Византии, в течении полутора-двух тысяч лет, из поколения в поколение не знавшие, что такое труд, выродились в бессильных людей, от которых не было никакого толка в сражении, тысячи моих воинов хватило бы, чтобы захватить в плен все господское сословие Византии.

Что касается рабского сословия, не обладавшего ничем, кроме собственной жизни, оно сразу же сдастся, как только узнает, что получит избавление от рабства.