Мари рассказала мне новости об Ольге Спесивцевой. С тех пор как она пять лет назад вышла из психиатрической больницы (да, и она тоже), «танцующая роза», как ее называли в прежние годы, полностью восстановила рассудок. Теперь она живет в Нью-Йорке, в приюте для русских эмигрантов, основанном одной из графинь рода Толстых. А вот Ида Рубинштейн умерла в 1960-м на юге Франции, совершенно забытая.
Сразу следом позвонила Лидия Лопухова – еще одна старинная подруга, с которой я с необычайным наслаждением говорю по-русски, как и с Мари. Кроме того, она из тех редких людей, которые еще зовут меня Тусей – уменьшительное от Тамара, – так меня называли в молодости. «Баронесса» живет уединенно с тех пор, как в мир иной ушел ее муж, знаменитый экономист Джон Мейнард Кейнс. Надо будет рассказать, как такая малявочка, родившаяся в Питере в очень простой семье, стала знаменитой балериной – веселой, искрометной, непредсказуемой – и прожила удивительную жизнь. И какой же взрывной парой они были с Кейнсом – такой же единственной в своем роде, как позднее Мэрилин Монро с Артуром Миллером!
– Помнишь, Туся, как я перехватила у тебя роль в «Жар-птице»? И получилась не жареная птица, а скорей уж холодный цыпленок.
Обожаю юмор Лидии и самоиронию, никогда ей не изменяющую!
Последовал и звонок от Эмиля Отто Хоппе – краткий, но полный тепла. Он, фотографировавший всех звезд, принцесс, президентов и миллиардеров мира, вспомнил о моем дне рождения. И мой фотопортрет на обложке журнала «Тэтлер» в капоре на голове – тот самый, что поверг Павлову в такую ярость, – тоже сделал он.
Фредерик Эштон прислал мне букет. Роскошные розы – их аромат заполнил всю комнату. Об этом талантливом танцоре и хореографе, ныне директоре лондонского Королевского балета, сыне дипломата и безупречном джентльмене, говорят, что он обольстителен как актер и остроумен, как Оскар Уайльд. Я же знаю его как друга – скромного, верного и сердечного. Благодаря ему я познакомилась с Рудольфом Нуреевым и Марго Фонтейн, когда он ставил с ними «Маргариту и Армана» по «Даме с камелиями» Александра Дюма-сына. Я еще расскажу об этой мифической паре: Нурееве и Фонтейн.
А вот, кстати, и открытка от Марго! Набережная Круазетт в лучах заходящего солнца. Они в Каннах вместе с Розеллой Хайтауэр, Роланом Пети и Зизи Жанмер. Марго пятьдесят лет, Рудольфу – тридцать один. И оба влюблены как сумасшедшие. Вскоре я увижу их на сцене «Ковент-Гардена» в «Пеллеасе и Мелизанде» – балет для них поставит Ролан.
Маленькая, затейливо упакованная коробочка, присланная Сержем Лифарем. В ней украшение с автографом мадемуазель Шанель – прихотливая брошь, которую я тут же прикалываю к корсажу. В моих архивах есть фотография Сержа и Габриэль, которая, уверена в этом, войдет в историю: это фото под знаком красоты и вечной молодости. Габриэль Коко Шанель, шикарная, одетая совсем уж «под мальчишку» – в широких штанах из белого льна и в черном облегающем пуловере; и такой же черный пуловер на Серже. Все сближало их: элегантность без сексуальности, блеск красоты, безупречный вкус, абсолютная современность, тесные связи с «Русскими балетами»… Однако их блестящая взаимная карьера, как и многих других моих французских друзей после Освобождения, оказалась запятнанной из-за подозрений в сговоре с врагом.
В письме, приложенном к этому восхитительному подарку и написанном по-русски, Лифарь сообщает мне, что дом Шанель процветает еще больше прежнего благодаря известному портному, умеющему угождать всем. Два года назад состоялось дефиле в Москве. Но Габриэль отказалась съездить в СССР – ведь ее друзьями или любовниками были все эмигрировавшие князья старого режима. «Мадемуазель» стала настоящей брюзгой, продолжает Серж. Она, так поспособствовавшая освобождению женщины, ругает все новое, а особенно мини-юбки.
Лично я нахожу эту моду очень идущей к гладким и стройным ножкам. Наверное, Мэри Куант изобрела ее, чтобы женщинам было легче бежать за автобусом! И они впрямь становятся все активнее, все чаще спешат куда-то. И одежды их неизбежно становятся легче и легче, все упрощаются. Сожалеть об этом бессмысленно. Назад уже не повернешь.
Мода, убеждает меня Эмильенна, которой всего тридцать, обладает живыми красками: ярко-оранжевыми, лимонно-желтыми, отливает индийской розой… и сочетает неизвестные доселе оттенки: голубые джинсы и глазированный каштан блузки, например. Вот что понравилось бы Баксту. Как и обтянутые силуэты андрогинов в этих брючках «слоновьи ноги», очень плотно подогнанных на бедрах, – их все чаще можно увидеть в городе; как и разноцветные парики, и ниспадающие длинные волосы, украшенные цветами в духе «Флауэр Пауэр».[26]
Пользоваться телефоном я привыкла – но признаюсь, что сожалею о тех длинных, так затейливо завернутых посланиях, какие мои друзья-поэты непременно присылали мне на мой день рождения: Жан Кокто, Жан-Луи Водуайе – оба они умерли в 1963-м, как и дорогой мне Франсис Пуленк.
От Баланчина – ничего, а ведь на восемьдесят третий день рождения он присылал мне пожелания. Слышала, что этот неисправимый юбочник только что расстался с последней женой и музой (все жены были его музами и наоборот!), восхитительной французской балериной Танакиль Ле Клерк, уже несколько лет парализованной, увы; слышала я и о том, что сам он тоже очень болен. Его последняя эгерия, Сюзанна Фаррелл, бросает его и выходит замуж, и теперь она позирует фотографу, вечно окруженному несовершеннолетними девицами, – его зовут Дэвид Хэмилтон.
Меня утешает открытка от Мориса Бежара, и еще тут фотоснимки его труппы и несколько новостей. Вдохновленный успехом «Мессы по настоящему времени», он собирается основать школу в Брюсселе. Когда я сравниваю его танцоров, одетых – и мужчин и женщин – совершенно одинаково, то могу оценить, какой путь пройден со времен «Спящей красавицы»![27]
Поздравительная телеграмма от Би-би-си – они не исключают, что как-нибудь придут взять у меня интервью. Еще от моего американского издателя Макмиллана – там говорится, что мое техническое руководство по танцевальному искусству, вышедшее в 1956-м, было переиздано в шестой раз. Кстати, я знаю, что мой иллюстрированный учебник, изданный в 1962-м:
Маленькая открытка, разрисованная от руки, подписана Урсулой Изабель д’Або – на открытке я в роли Сильфиды. Урсула происходит из высшей аристократии и была моей ученицей в ту пору, когда я давала в Лондоне уроки. Она являла собой образец молодой девицы, во всех отношениях совершенной, нечто вроде идеальной невестки. Будучи фрейлиной королевы на коронация Георга VI в 1937 году, в 1939-м году Урсула добровольно отправилась медсестрой на фронт. Ник видел ее, когда она руководила двумя тысячами женщин, работавших на оружейной фабрике. После этого она снова заставила говорить о себе как любовница и спутница миллиардера Пола Джетти.
А я-то считала себя позабытой!
И напоследок я припасла самое лучшее: Ник, милый мой Ник, проговорил со мной по телефону до самого полудня, обещая приехать навестить, как только у него появится свободное время. Он много разъезжает по работе. Мне удалось перекинуться парой слов с Каролиной, ей одиннадцать, и Николасом – он младше ее на два годика. Их тоненькие голосочки, радостный щебет и свобода выражения своих мнений очаровывают меня.
В пансионе меня удостоили чести сесть на почетное место – по правую руку от директора. В меню: пикша под майонезом (распространились слухи, что мой знак зодиака – Рыбы), потом обыкновенное жаркое из ягненка с мятой. Я выпила немного французского вина. И еще швепса. Благодаря Нику, работающему в этой фирме, к нам в пансион любезно присылают несколько ящиков ежегодно. Мой сын изучал когда-то театральное искусство, но едва он успел начать карьеру, как разразилась война и его призвали. Послужив под британским флагом, в начале пятидесятых он устремился строить карьеру киноактера. Второй брак и последовавшее рождение дочери заставили его жизнь сделать крутой вираж: и вот он большой начальник в фирме «Швепс». Поистине, судьба полна сюрпризов!
Изобретенная в конце XVIII века Иоганном Якобом Швеппом (швейцарским часовщиком, увлекавшимся науками, как объяснял мне Ник), эта газированная смесь сперва ценилась как лекарственное средство. И вправду – в швепсе содержится хинин, который позволял английским колонизаторам победить малярию. Получив статус официального поставщика британской королевской семьи, сам Швепп окончательно вошел в круг элиты. «Напиток рафинированных господ», – таким был коммерческий девиз фирмы. Современные менеджеры «Швепса» очень быстро осознали важность рекламы и ту выгоду, которую могли извлечь, соприкоснувшись с миром кинематографа, той гламурной средой, которая занимала умы