Несмотря на то, что Даудне не хотелось объединять в один пул свою интеллектуальную собственность и собственность Института Брода, она по-прежнему готова была стать партнером в компании с фокусом на CRISPR, которая лицензировала бы как ее потенциальные патенты, так и патенты Института Брода. Весной и летом 2013 года она много раз посещала Бостон, где вела переговоры с разными инвесторами и учеными, включая Черча и Чжана, которые пытались основать компании.

В одной из поездок в начале июня она отправилась на вечернюю пробежку вдоль реки Чарльз возле Гарварда и вспоминала, как изучала там РНК под руководством Джека Шостака. Тогда она и не думала, что ее исследования приведут к созданию коммерческих предприятий. Это выбивалось из гарвардских идеалов. Теперь Гарвард изменился, как изменилась и она. Она поняла, что, если ей хочется оказать непосредственное влияние на человеческую жизнь, лучше всего основывать компании, которые создадут клинические инструменты на базе фундаментальной науки CRISPR.

Тем летом, пока тянулись переговоры, на Даудне, пытавшейся понять, как создать компанию, стал сказываться стресс. Усугубляли ситуацию и постоянные перелеты между Сан-Франциско и Бостоном, которые она совершала раз в несколько недель. Особенно сложно было выбрать, с кем работать – с Шарпантье или с Черчем и Чжаном? “Я не могла понять, как поступить, – признает она. – Пара людей из Беркли, мои коллеги, которым я доверяла и которые создавали компании в прошлом, твердили, что надо работать с людьми из Бостона, поскольку они лучше ведут дела”.

До тех пор она редко болела. Но теперь, летом 2013 года, у нее стали случаться приступы боли, подскакивала температура. Утром у нее сводило суставы, и порой она едва могла двигаться. Она сходила к нескольким врачам, которые предположили, что проблемы, возможно, связаны с редким вирусом, а может, вызываются аутоиммунным заболеванием.

Через месяц ей стало лучше, но в конце лета, когда они с сыном отправились в “Диснейленд”, началось обострение. “Мы были вдвоем, и каждое утро, когда я просыпалась в гостинице, у меня все болело, – вспоминает она. – Мне не хотелось будить Энди, поэтому я уходила в ванную, закрывала дверь и звонила людям из Бостона”. Она поняла, что стресс сказывается на ее физическом состоянии[213].

Тем не менее к концу лета она смогла договориться с бостонцами. Ядром группы стали Даудна, Чжан и Черч. Бостонские инвестиционные компании Third Rock Ventures, Polaris Partners и Flagship Ventures предоставили начальный капитал в объеме более 40 миллионов долларов. Решив довести число ученых-основателей до пяти, исследователи привлекли к сотрудничеству двух гарвардских биологов, работавших с CRISPR, Кита Цзоуна и Дэвида Лю. “Казалось, впятером мы были командой мечты”, – говорит Черч. В совет директоров вошли представители каждой из трех основных инвестиционных компаний, а также некоторые уважаемые ученые. Большинство членов было выбрано единогласно, но Черч наложил вето на кандидатуру Эрика Лэндера.

В сентябре 2013 года была основана компания Gengine, Inc. Через два месяца ее переименовали в Editas Medicine. “Мы можем, по сути, работать с любым геном, – сказал Кевин Биттерман, директор компании Polaris Partners, который первые несколько месяцев исполнял обязанности президента фирмы. – И нашей мишенью становятся любые болезни с генетическим компонентом. Мы можем просто взять и исправить ошибку”[214].

Всего через несколько месяцев недомогание и стресс Даудны снова дали о себе знать. Ей казалось, что партнеры, в частности Чжан, действуют у нее за спиной, и эти подозрения усугубились в январе 2014 года на медицинской конференции J. P. Morgan, прошедшей в Сан-Франциско. Чжан прилетел из Бостона вместе с несколькими управленцами из Editas, и они пригласили Даудну на пару встреч с потенциальными инвесторами. Она почувствовала неладное, как только вошла. “По поведению и жестикуляции Фэна я сразу поняла, что в нем что-то изменилось, – говорит она. – Он был настроен не по-товарищески”.

Пока она наблюдала за происходящим из своего угла, мужчины на встрече обступили Чжана, обращаясь с ним как с директором. Его представили как “изобретателя” редактирования генома с помощью CRISPR. Даудне отводилась вторая роль – роль одного из научных консультантов. “Меня постепенно вытесняли, – говорит она. – Мне не сообщали о ситуации с интеллектуальной собственностью. Было неспокойно”.

Затем, узнав неожиданную новость, она поняла, почему подозревала, что Чжан держит ее в неведении. 15 апреля 2014 года она получила письмо от журналиста, который интересовался, какие чувства она испытала, узнав, что Чжан и Институт Брода только что получили патент на применение CRISPR-Cas9 в качестве инструмента для редактирования генома. Заявка Даудны и Шарпантье по-прежнему оставалась на рассмотрении, но Чжан и Институт Брода, которые подали заявку позже, заплатили, чтобы ускорить принятие решения. Вдруг стало ясно – по крайней мере Даудне, – что Чжан и Лэндер пытались оттеснить их с Шарпантье на второстепенные роли как в истории, так и в сфере коммерческого применения CRISPR-Cas9.

Даудна осознала, что именно поэтому ей казалось, будто Чжан и многие другие люди из Editas что-то скрывают от нее. Финансисты из Бостона позиционировали Чжана как изобретателя технологии. “Они знают об этом уже несколько месяцев, – сказала она себе, – и теперь, получив патент, пытаются избавиться от меня и всадить мне нож в спину”.

Она чувствовала, что дело не только в Чжане. Проблема была в мужчинах, которые заправляли бостонским миром финансов и биотехнологий. “Все в Бостоне были взаимосвязаны, – говорит она. – Эрик Лэндер входил в консультативный совет при Third Rock Ventures, часть уставного капитала Editas была получена от Института Брода, и по лицензионным соглашениям они могли заработать кучу денег, при условии что Фэн будет считаться изобретателем [технологии]”. После этого инцидента Даудна заболела.

В дополнение ко всему прочему она смертельно устала. Раз в месяц она летала в Бостон на встречу в Editas. “Было ужасно тяжело. Я покупала билет в экономкласс, сидела в кресле пять часов и прилетала в семь утра. Я заходила в бизнес-зал, принимала душ, переодевалась, ехала в Editas, проводила встречи, а затем часто заходила в лабораторию к Черчу, чтобы поговорить о науке. После этого я садилась на шестичасовой рейс и возвращалась в Калифорнию”.

И она решила уйти.

Она посоветовалась с адвокатом, прежде чем расторгать подписанное соглашение. Все произошло не сразу, но к июню они набросали черновик адресованного директору Editas письма об увольнении. Они довели его до ума, созвонившись, пока Даудна была на встрече в Германии. “Так, текст готов”, – сказал адвокат, сделав последние правки. Когда Даунда нажала на кнопку “Отправить”, в Германии был вечер, но в Бостоне – еще день. “Мне было интересно, через сколько минут у меня зазвонит телефон, – говорит Даудна. – Не прошло и пяти минут, как со мной связался директор Editas”.

– Нет, нет, вы не можете уйти, – сказал он. – В чем проблема? Почему вы приняли такое решение?

– Вы знаете, как вы со мной поступили, – ответила она. – С меня хватит. Я не собираюсь работать с людьми, которым не доверяю, с людьми, готовыми нанести удар в спину. Вы нанесли мне удар в спину.

Директор Editas отрицал свое участие в патентных делах Чжана.

– Слушайте, – сказала Даудна, – может, вы и правы, но я все равно не могу оставаться частью этой компании. С меня хватит.

– А как же ваши акции? – спросил он.