Роджер Новак, Дженнифер Даудна и Эмманюэль Шарпантье
Черч со своей кустистой бородой и культивируемой эксцентричностью имел в мире науки статус знаменитости, и из-за этого в день встречи его постоянно отвлекали. В интервью немецкому журналу
Шарпантье тем временем разрабатывала собственный стартап. Ранее в 2012 году она связалась с Роджером Новаком, своим бывшим романтическим и давним научным партнером, с которым они подружились, когда работали в Рокфеллеровском университете и в Мемфисе. Они остались близкими друзьями, и Новак впоследствии устроился на работу в фармацевтическую компанию
– Что ты думаешь о CRISPR? – спросила Шарпантье.
– О чем это ты? – ответил он.
Однако, изучив ее данные и посоветовавшись с коллегами в
Пока еще сохранялась надежда заключить союз между всеми основными игроками, в феврале 2013 года они получили приглашение на бранч в некогда модном ресторане “Блю рум”, разместившемся на реконструированном кирпичном заводе неподалеку от MIT. Он находился на Кендалл-сквер в Кембридже, среди институтов, где фундаментальной науке находилось практическое применение: корпоративных исследовательских центров, таких как центры
За цинковым столом ресторана должны были собраться Даудна, Шарпантье, Черч и Чжан. В последний момент Чжан сообщил, что не сможет прийти, но Черч настаивал, что нужно двигаться вперед без него.
– Нам необходимо основать компанию, потому что потенциал у этой системы огромен, – сказал он. – Она очень мощна.
– Как думаешь, насколько велик потенциал? – спросила Даудна.
– Я могу лишь сказать, Дженнифер, что на нас надвигается огромная волна, – ответил Черч[209].
Даудне хотелось работать с Шарпантье, хотя в научной сфере их пути и расходились. “Я часами говорила с ней по телефону и пыталась убедить ее стать одним из сооснователей в нашем с Джорджем предприятии, – говорит Даудна. – Но она совсем не хотела работать с некоторыми людьми из Бостона. Кажется, она не доверяла им и в итоге, пожалуй, оказалась права. Но тогда я этого не понимала. Я пыталась дать людям шанс”.
Черч не так рьяно желал привлечь Шарпантье к сотрудничеству. “Я несколько опасался объединяться с ней, – поясняет он. – Одной из причин, по которой мы с ней не пришли к соглашению, стало то, что ее партнер хотел быть директором. Нам казалось, что так дела не делаются. Директора нужно выбирать в ходе специальной процедуры. Я готов был пойти на это. Я вообще довольно сговорчив. Но Дженнифер привела аргументы против такого решения, и тут я сказал: «Да, ты права»”. (На самом деле к тому времени Новак и Шарпантье уже не состояли в романтических отношениях[210].)
Энди Мэй тоже остался разочарован встречей с Новаком и Фоем, которую для него организовала Даудна. “Их подход был довольно деспотичным, – говорит он о деловых партнерах Шарпантье. – Сначала они хотели, чтобы мы вообще ушли с дороги и позволили им продолжить начатое”[211].
Справедливости ради стоит отметить, что и Новак, и Фой занимались бизнесом и понимали, что делают. Вместе с Шарпантье они прекратили переговоры с группой Даудны и Черча и основали собственную компанию
В 2013 году поначалу казалось, что Даудна и Чжан могут стать союзниками в бизнесе или деловыми партнерами, несмотря на соперничество. Пропустив бранч в “Блю рум” в феврале 2013 года, Чжан написал Даудне и спросил, не хочет ли она вместе работать над темами, связанными с мозгом, которые давно входили в спектр его интересов. “Помню, я сидела за столом на своей кухне в Беркли и говорила с ним по видеосвязи в скайпе”, – вспоминает Даудна.
Той весной Чжан прилетел в Сан-Франциско на конференцию и встретился с Даудной в отеле “Клермон” в Беркли. “Я решил поговорить с ней, поскольку считал, что очень важно сформировать альянс в сфере интеллектуальной собственности, чтобы у людей появился простор для практики”, – поясняет Чжан. Он предполагал, что интеллектуальная собственность и потенциальные патенты Беркли окажутся в одном пуле с собственностью Института Брода, благодаря чему пользователям будет несложно получать лицензию на применение системы CRISPR-Cas9. Чжан счел, что Даудне понравилась его идея, и Лэндер позвонил ей, чтобы выяснить, могут ли они создать структуру для такого патентного пула. “На следующий день Эрик сказал мне, что я съездил не зря, – говорит Чжан, – и предположил, что мы заключили союз”.
Однако у Даудны были сомнения. “Фэн вызывал у меня подозрения, – вспоминает она. – Он был не до конца откровенен. Он скрывал информацию о том, когда именно они подали заявки на патенты. И мне это не нравилось”.
Она решила передать эксклюзивную лицензию на свою интеллектуальную собственность, которой Беркли управлял в связке с Шарпантье, уже существующей компании
Решение не объединять интеллектуальную собственность, связанную с CRISPR-Cas9, привело к началу грандиозной патентной войны. Оно также осложнило широкое лицензирование технологии. “Оглядываясь назад, я думаю, что, если бы мне пришлось пройти все это снова, я бы лицензировала [технологию] иначе, – говорит Даудна. – Видимо, имея платформенную технологию вроде CRISPR, лучше лицензировать ее таким образом, чтобы она могла применяться как можно шире”. Однако у Даудны не было опыта работы с интеллектуальной собственностью, и ее университету также не хватало компетенций в этой сфере. “Получилось, что слепой вел слепого”, – поясняет она.