Глава 21. Гонка

Конкуренция стимулирует открытия. Даудна называет ее “огнем, который питает двигатель”, и ее двигатель, несомненно, работал именно на этом топливе. С самого детства она нисколько не стеснялась своих амбиций, но уравновешивала их умением работать в команде и идти к намеченной цели. О том, насколько важна конкуренция, она узнала из книги “Двойная спираль”, в которой рассказывается, как мнимые продвижения Лайнуса Полинга стали стимулом для Джеймса Уотсона и Фрэнсиса Крика. “Здоровое соперничество, – написала она впоследствии, – лежало в основе множества величайших открытий человечества”[157].

Мотивацией для ученых главным образом служит радость понимания природы, но большинство исследователей признает, что ими также движет желание получать награды – как духовные, так и материальные – за свои открытия: публиковать статьи, регистрировать патенты, получать премии и производить впечатление на коллег. Как и любой человек (может, эта черта появилась у нас в процессе эволюции?), они хотят, чтобы их заслуги признавались, а труды вознаграждались. Им хочется получать одобрение общественности и вешать медали себе на грудь. Именно поэтому они работают допоздна, нанимают специалистов по связям с общественностью и патентных поверенных и даже приглашают писателей (таких как я) к себе в лаборатории.

Конкуренция имеет дурную славу[158]. Утверждается, что конкуренция препятствует сотрудничеству, сдерживает обмен данными и подталкивает людей к тому, чтобы защищать свою интеллектуальную собственность, вместо того чтобы открывать к ней свободный доступ. И все же конкуренция имеет огромные преимущества. Если благодаря ей будет быстрее найден способ лечить мышечную дистрофию, предотвращать СПИД и выявлять рак, то количество преждевременных смертей снизится. Можно привести пример, особенно актуальный сегодня: в 1894 году японский бактериолог Китасато Сибасабуро и его швейцарский соперник Александр Йерсен приехали в Гонконг в разгар эпидемии легочной чумы и, применяя различные методы, с разницей в несколько дней обнаружили бактерию, выступающую возбудителем болезни.

Фэн Чжан

Джордж Черч

Дженнифер Даудна

В жизни Даудны был один эпизод, когда конкуренция обострилась до предела, а затем привела к враждебности: это произошло в 2012 году, когда ученые стремились как можно скорее показать, как система CRISPR может редактировать геном человека. Возможно, по накалу эта борьба не дотягивает до схватки Чарльза Дарвина и Альфреда Рассела Уоллеса, которые одновременно пришли к идее об эволюции, или спора Ньютона и Лейбница о том, кто заложил основы математического анализа, но она точно сравнима с соперничеством Полинга с Уотсоном и Криком за право первым описать структуру ДНК.

Даудна вступила в борьбу, находясь в невыгодном положении, поскольку у нее не было команды экспертов по работе с клетками человека. Ее лаборатория не специализировалась на таких экспериментах, и трудились там в основном биохимики, изучавшие молекулы в пробирках. В результате бешеная гонка, растянувшаяся на целых полгода, оказалась для Даудны весьма непростой.

В соревновании приняли участие множество лабораторий со всего света, но главные роли в драме – не только научной, но также эмоциональной и личной – сыграли три исследователя. Всем им была свойственна соревновательность, но каждый имел собственные представления о том, насколько далеко готов зайти в конкурентной борьбе:

• Фэн Чжан из Института Брода при MIT и Гарварде. Он был честолюбив, как и любой блестящий исследователь, но отличался удивительной мягкостью, которая не позволяла ему идти напролом. Прекрасно воспитанный матерью, он отличался природной скромностью, которая часто скрывала его природные амбиции. Казалось, в нем довольно мирно сосуществуют два человека – честолюбивый и незлобивый. Приветливая улыбка редко сходила у него с лица, но несколько менялась, когда разговор касался конкурентной борьбы и значимости вклада, внесенного Даудной: в такие моменты его губы продолжали улыбаться, а глаза – нет. Чжан терялся, оказываясь в центре внимания, но его наставник Эрик Лэндер, блестящий и энергичный математик и исследователь, возглавляющий Институт Брода, подталкивал его бороться за признание своих заслуг и за совершение открытий.

• Джордж Черч из Гарварда, давний друг Даудны, который по крайней мере некоторое время считал себя наставником и научным руководителем Чжана. И внешне, и внутренне, насколько я могу судить, он был наименее честолюбивым из трех ученых. Веган с бородой, как у Санта-Клауса, он хотел с помощью генной инженерии вернуть на землю шерстистого мамонта и был движим озорным и искренним любопытством.

• И, наконец, Даудна, которая не только была честолюбива, но и не стеснялась этого. Это стало одной из причин охлаждения их отношений с Шарпантье, которая в некоторой степени забавлялась и гнушалась стремлением Даудны записывать заслуги на свой счет. “Порой она переживает из-за признания заслуг и кажется от этого неуверенной в себе и неспособной быть в полной мере благодарной за собственный успех, – говорит Шарпантье. – Я француженка, я не привыкла быть на взводе, и потому я всегда говорила ей: «Лови волну»”. Но стоит немного на нее надавить, как Шарпантье признает, что состязательность, свойственная Даудне, движет большинством пионеров науки и таким образом способствует развитию самой науки. “Не будь у нас таких амбициозных людей, как Дженнифер, наш мир был бы не столь хорош, – отмечает она. – Ведь хорошие вещи люди делают ради признания”[159].

Фэн Чжан

Глава 22. Фэн Чжан

Когда я впервые связался с Фэном Чжаном, чтобы попросить его о встрече, я нервничал. Я сказал ему, что работаю над книгой о Дженнифер Даудне, его сопернице, и полагал, что из-за этого у него пропадет охота со мной говорить, а может, он и вовсе прекратит со мной всякие контакты.

Но когда я встретился с ним в его лаборатории в Институте Брода неподалеку от MIT, где из высоких окон открывается вид на реку Чарльз и шпили Гарварда, Чжан был чрезвычайно любезен, как и впоследствии за нашими беседами, обедами и ужинами. Я не мог понять, насколько он искренен: может, он считал, что своим радушием убедит меня представить его в лучшем свете в книге? Впрочем, чем больше мы общались, тем сильнее я убеждался, что он приветлив от природы.