И здесь было первое и глубочайшее заблуждение, ибо, как убедительно доказано современной наукой, а также всем историческим и социальным опытом человечества, люди не равны по своим физическим, интеллектуальным и духовным качествам, и с этим, как отмечал даже Маркс, ничего нельзя поделать. Тем не менее на протяжении двух последних столетий формальным критерием развития европейской цивилизации (и европейского гуманитарного знания, а затем – российского «нового мышления» и «демократического самосознания») оставалась апелляция к тем нравственным императивам, тем правам и свободам, которые были записаны сначала во французской революционной «Декларации прав человека и гражданина», а затем, уже в середине ХХ века, – во «Всеобщей декларации прав человека».
И хотя провозглашенные принципы «Свободы, равенства и братства» фактически никогда не пересматривались, в ХХ веке (и особенно – в начале XXI) они претерпели существенные изменения. Но пока – не были переосмыслены.
Философия позитивизма и либеральная идеология, появившаяся как преемница идей Просвещения и провозглашающая приоритеты, прежде всего – свободы экономической (следствием чего стало еще более явное неравенство), закономерно привела к появлению социал-демократических, а затем и коммунистических идей.
С психологической точки зрения причина достаточно очевидна: дегуманизация идей Просвещения, из которых постепенно «выхолащивались» идеи всеобщего «равенства и братства», на смену которым закономерно пришли столь же иллюзорные идеи парциального звучания: «пролетарского братства», «социалистического единства» и т.д. В итоге к началу ХХI века из всего идеологического обеспечения демократии сохранилась только идея экономической свободы, обретшая новое звучание в другом иллюзорно-спекулятивном лозунге «равенства возможностей». Но и здесь также и наука, и социальный, и исторический опыт множества поколений тысячекратно подтверждают, что никакого равенства возможностей не было и нет. Ни для отдельных людей, ни для конкретных наций, ни для тех или иных государств.
Достаточно очевидно, что мы (имеется в виду человечество в целом) сейчас переживаем или приближаемся к смене парадигмы развития, и эта смена, скорее всего, будет осуществляться чрезвычайно болезненно и… нецивилизованно. Если мы бросим взгляд на все предшествующие эпохи нашей европейской (христианской) цивилизации, то, прежде всего, можем заметить, что все они опирались на реальные или иллюзорные гуманитарные концепции. В некотором смысле гуманизм был стрежнем развития европейской цивилизации и, соответственно, – стержнем формирования личности европейского типа: поддержка слабых, забота о сирых и убогих, борьба за справедливость наполняли человечество духовными силами, даже несмотря на то, что осуществление этих гуманитарных проектов часто граничило с огромной расточительностью и нерациональностью. Но именно эти (гуманитарные) аспекты поведения сейчас, как представляется, подвергаются сомнению или, точнее, мало верифицируются на современной картине мира. В некотором смысле сама демократия являлась своеобразным вариантом «светской теологии», и если в XIX веке «умер Бог», то в ХХ что-то подобное происходило с верой в «Свободу, равенство и братство» и, следовательно, демократией как общемировым принципом Нового времени.
Мы вошли или входим в новую эпоху, о которой было много предсказаний, и многие считали, что это будет гуманитарная эпоха. Не разделяю этих ожиданий и думаю, что она будет, скорее, технократически-информационной, с опорой на прагматизм и силу, а не на гуманизм. Более того, думаю, что она уже почти такая. При этом прошлые достижения в сфере духовной жизни будут чем-то замещаться. Еще не знаю – чем. Но понимаю, что наши прежние духовные ценности не могут быть переведены на язык технических систем и уже поэтому чужды современной эпохе.
При этом одновременно с кризисом гуманитарных идей будут ставиться под сомнение традиционные понятия смысла жизни, духовных ценностей и веры, которые являются не только существенными компонентами мировоззрения современной личности, но и входят в число важнейших механизмов «социальной механики» – системы власти и управления. Поэтому вслед за модификацией поведения людей, скорее всего, начнется (точнее – уже началась) модификация действующих форм государственной власти практически во всех (самых демократичных) странах.
Когда массы имеют высокие объединяющие идеи, это всегда порождает ту или иную социальную активность, особенно в молодежной среде. Когда таких идей нет (опять же – прежде всего в молодежной среде), появляется качественно иное явление, которое можно было бы квалифицировать как «социальный активизм», в самом определении которого присутствует некий деструктивный компонент. Как представляется, современный социальный активизм отдельных национальных групп, включая наш «родной» русский национализм, впрочем, как и современный фанатизм отдельных направлений мировых религий и их переход в идеи мученичества и терроризма, нужно рассматривать как явления одного порядка и даже как звенья одной цепи.
Привнесенная демократия (с немедленно гарантированными Конституцией всеми правами и свободами) при отсутствии демократической традиции,
В свое время, исходя из опыта предшествующих поколений и наблюдений обыденной жизни, Зигмунд Фрейд пришел к закономерному выводу, что каждый конкретный человек вовсе не является кладезью добродетелей и по своей природе агрессивен, эгоистичен, завистлив, самовлюблен и асоциален, совершенно не имеет спонтанной любви к труду, стремится к получению удовольствия в естественных (общих для нас с животными) и сублимированных формах, к каковым относятся все виды стремления к достижению, карьере, власти, побуждения к художественному и научному творчеству. Поэтому каждый отдельный человек является врагом культуры, так как хотел бы иметь как можно меньше ограничений в реализации своих желаний, а культура (и только уже затем законы) – это именно то, что налагает запреты, начиная от первых родительских («некрасиво-некультурно-стыдно») и кончая «страхом осуждения социумом», на основе которых формируется такая сугубо человеческая «психическая структура», как совесть. Беднягу Фрейда почти полстолетия жестко критиковали, но те же самые истины на протяжении как минимум двух тысяч лет принимались самым смиренным и восторженным образом. Сомневающиеся могут перечитать Десять заповедей и Нагорную проповедь и убедиться, что Бог предупреждает нас не случайно и не от каких-то отвлеченных вещей, а именно против тех пороков, которые скрыты в самой сущности человека и которые остаются нашими неизменными характеристиками на протяжении последних тысячелетий. Таким образом, мы становимся людьми в высоком смысле этого слова не только благодаря, сколько вопреки нашей природе, и это возвышает Человека намного больше, чем паранаучный тезис о некой его «природной моральности». Вряд ли стоило бы уповать на последнюю, как и прогнозировать какие-либо кардинальные изменения человеческой сущности в ближайшие столетия.
Мы живем в обществе, где (несмотря на заметные всем экономические успехи) существует очень много людей, чьи представления о социальной справедливости подверглись большим испытаниям. Эти люди хранят в себе и давние исторические, и совсем недавние психические травмы и обиды, которые не были отреагированы и, следовательно, остаются активно действующими. Это касается и титульной нации, и всех остальных. Никакой социальной терапии в этом направлении не проводилось и не проводится. В надежде, что «авось как-нибудь рассосется». Уверен, что само – не рассосется. Национальная идентификация – это последняя форма идентификации, когда уже больше нечем гордиться и нет никаких объединяющих идей.
Нельзя не замечать и другого: на фоне последовательного усиления государственно-охранительного аппарата во всех развитых странах граждане чувствуют себя все менее защищенными. Если довести этот тезис до крайности и апеллировать к преобладающим чувствам европейцев, то получится, мягко говоря, малоприятный вывод: государство еще может кого-то наказать, но в ряде случаев и ситуаций уже почти никого не может защитить, включая депутатов, мэров, банкиров, бизнесменов, олигархов и губернаторов, которых убивают десятками каждый год. Общемировой уровень преступности за последние 30 лет увеличился в 4 раза, а в самых развитых демократиях, таких как США, в 8 раз. В России – только за последние пятнадцать лет, по оценкам независимых экспертов, – также в 8 раз. Правомерен вопрос: это неизбежное следствие демократии или ее побочный эффект?
Мы почему-то упорно не хотим замечать, что не только на постсоветском пространстве, а во всем европейском мире наблюдается кризис существующей формы государственной (демократической) власти и ее институтов. Перед каждой личностью появилось слишком много угроз: экологического, техногенного, социального и криминального происхождения, от которых власть не может защитить (а точнее – от которых и она сама в ряде случаев оказывается беззащитной). В связи с этим граждане постепенно «переориентируют» свою лояльность на другие общественные институты (точнее – «организации самозащиты»): в том числе – крупные финансовые и промышленные корпорации с собственными армиями, а также этнические группы, расы, религии и т. д.21.
Чем закончилась попытка противопоставить национализму интернационализм – всем очевидно, а идея «плавильного котла» уже давно даже не упоминается. Мы почему-то не хотим видеть, что живем в обществе, где агрессивность поощряется и даже, более того, низкий уровень агрессивности, как индивидуальная или национальная черта, в некоторых случаях подается как негативное качество (например, в известных фразах «о «горячих» эстонских или финских парнях»). Естественная агрессивность сильно варьирует у различных этносов (здесь 50% наших межнациональных проблем), и ее нельзя запретить или подавить; ее можно только канализовать и окультурить.22
Нет смысла обсуждать экономику – это не наша сфера. Но мы может констатировать, что попытка совершать социальные преобразования на платформе экономизма терпит крах. Большинство из принимающих стратегические решения все еще не осознают, что люди живут, прежде всего в ментальном и духовном мире, а уже затем – в экономическом пространстве.
Многие исторические победы России и европейской цивилизации в целом были не только следствием технических достижений, а обеспечивались идеалами, ради которых можно было умирать. Есть ли такие сейчас? К информационной политике, основным действующим лицом которой стал артистический бомонд, с качественно иными стандартами морали и нравственности, еще больше вопросов. Уместно напомнить, что попытка управлять социумом посредством умалчивания, полуправды или манипуляций, как показывает недавний советский опыт, где контролировалось все, не более чем иллюзия. Еще один аспект, относящийся и к информационной, и к экономической политике: в любом социуме, наряду с высокими, существуют деградационно-паразитические потребности общества, формирующие высокодоходный спрос «на поле сиюминутных удовольствий», играющие на струнах «жажды легкого обогащения» и завлекающие барабанами «несбыточных надежд». Это нужно объективно признать и законодательно не позволять удовлетворять такие потребности.
Снисходительно-демократическое отношение к якобы существующей «свободе выбора» в этой сфере – это или иллюзия, или позиция, заведомо ориентированная на деградацию. И тогда возникает следующий вопрос: кому это выгодно?
Вряд ли нуждается в специальном обосновании еще одна простая истина: большинство современных проблем на постсоветском пространстве связаны с нравственностью и государственной моралью, предельно подорванными в процессе бездумной приватизации. Хотя определение «бездумной» применительно к узкой группе экономически грамотных и стратегически мыслящих (на фоне экономически безграмотного населения) не совсем верно.
Любой нормальный гражданин с огромной симпатией воспринимает заботу государства о повышении рождаемости, защите материнства и детства. Но есть процессы, которыми мы можем управлять, и есть исторические, цивилизационные и планетарные процессы, которые мы можем только отслеживать и заблаговременно приспосабливаться к ним. По прогнозам авторитетных экспертов, к концу XXI века афро-азиатское население будет составлять не менее 85—90% планетарной популяции. Уже сейчас все «белое меньшинство» планеты оценивается в 21%, а будет 10—15%23. В ряде европейских стран от 25 до 40% (в последнем случае – в Германии) взрослого населения вообще не планируют иметь детей. Мы явно присутствуем при историческом процессе смены национальной и конфессиональной составляющей всей европейской популяции, и планирование этой новой семьи народов, скорее всего, вне нашей компетенции.
Уверен, что многие не согласятся, но наши демократические ценности сильно обветшали, более того, необходимо признать, что они во многом дискредитировали себя и уже не имеют того пафоса и привлекательности, за которые когда-то шли на баррикады и на смерть. Мы не заметили того, как после долгого периода развития по пути европейского христианского гуманизма оказались без веры и идей. Мы все еще прибегаем к высокому слогу при описании современной действительности и все чаще снисходительны к злу. Это звучит не очень убедительно, но давайте повнимательнее всмотримся в лицо современного кинематографа, который удовлетворяет наши эстетические потребности.