Афанасьеву показалось, что для этого ей пришлось приложить немало усилий.

Когда Михаил и Евгения вышли из квартиры, часы показывали без двадцати девять. Девушка была мрачна и неразговорчива — лишь тень самой себя из минувшего вечера. Парню ситуация нравилась не больше, чем ей, но он не сомневался, что поступает правильно. Он не верил во вторую попытку. И зачем вообще всё усложнять? Они оба получили ночью то, что хотели — и точка. Если же планы Евгении не заканчивались плотскими утехами, она может винить только себя за самонадеянность.

Афанасьев подвёз её к месту работы — благо это было по пути. Когда девушка выбиралась из машины, кряхтя, словно недавно разменяла седьмой десяток, Михаил снова спросил:

— Ты точно в порядке?

— Справлюсь, — последовал короткий ответ.

То ли специально, то ли действительно не справившись с тугим замком, Евгения не смогла плотно закрыть дверь. Парню пришлось перегнуться через салон и сделать это самому. Посмотрев вслед девушке, он сказал себе, что она взрослый человек и сама знает, нужна ли ей помощь.

Не избавившись полностью от смутной тревоги, он погнал «Волгу» на окраину города (такая вот ирония — живёт в центре, а работает на периферии, в отличие от подавляющего большинства). Михаил понимал, что в его крови ещё достаточно алкоголя, чтобы нарваться на крупные неприятности с ГАИ, поэтому старался выбирать окольные пути.

Несмотря на задержку, он остановил машину рядом с конторой за пять минут до начала рабочего дня.

«Ещё успею воды купить. И сигарет», — подумал Афанасьев, вылезая из салона.

Направившись к магазину, единственному в этом захолустном районе, он только сейчас обратил внимание на одну странность.

Люди вокруг выглядели все, как один, мрачно и угрюмо. В общем-то, в этом не было ничего необычного — как ещё должны выглядеть рядовые работяги ранним утром в понедельник? Или, если уж на то пошло, как вообще должны выглядеть жители этой страны в свете последних событий? Не прошло и месяца, как танки открыли огонь по Белому дому на потеху зрителям CNN, уровень жизни стремительно падал… Оставалось только гадать, какое ещё «представление» устроят власти.

И всё же выражение лиц окружающих озадачило Михаила. Это не просто свидетельства недосыпания или ставшего нормой пессимизма — это болезненность. Бледная кожа, тёмные круги под глазами, отрешённый взгляд… И никто не пытался заговорить друг с другом, даже не смотрел никуда, кроме как себе под ноги.

Открыв дверь магазина, Афанасьев оглянулся на улицу и заметил ещё кое-что.

Сегодня утром народу на улицах определённо было меньше, чем обычно.

«Чёрт, наверное, Женька права — мы вчера напились какой-то дряни. Теперь вот бред всякий в голову лезет», — нашёл единственное логичное объяснение парень и прошёл в торговый зал.

Здесь находилось всего несколько покупателей. Большинство — у кассы, где мрачная продавщица отпускала им товар. Остальные смотрели на витрины с таким видом, будто на дворе снова 1990-й, и кроме чёртового маргарина и одной палки наполовину протухшей колбасы ничего нет.

Михаил занял место в небольшой очереди и, терпеливо дожидаясь, отвлекал себя размышлениями о том, что лучше: много денег и мало товара, как при Горбачёве — или наоборот, как сейчас?

— Чего вам? — бросила продавщица, вернув его в реальность.

Афанасьев никогда не мог представить эту женщину молодой. Он бы скорее поверил, что она уже родилась такой — бесформенной стокилограммовой бабой неопределённого возраста (где-то между тридцатью и семьюдесятью, точнее трудно сказать), нежели что она когда-то была юной и хотя бы чуть-чуть — самую малость — привлекательной.

— Бутылку минералки и пачку «Примы», — ответил Михаил, надеясь, что мысли не отражаются на его лице.