Солнце поднималось все выше, на голубовато-серое покрытие улицы упали косые желтые лучи. Вокруг никого не было – то ли непопулярный район, то ли час слишком ранний.

Питер, нахмурившись, смотрел на здание и пытался хоть на миг почувствовать Фэлри. Но с тех пор, как прошла боль в наверняка прокушенной губе, никаких «чужих» ощущений больше не возникало.

– Пошли, – негромко произнесла Инза, – время уходит.

Здание казалось цельным, словно скульптура, изваянная из камня, но потом с торца обнаружился пандус, ведущий наверх, к двери, расположенной под самой «крышей».

– Что за странное место для двери, – прошептал Питер, вступая на пандус.

– Так это ж ландшафтники, – ответила Инза, – им нужно много пространства. Не удивлюсь, если внутри только площадка для морфера, а все остальное здание – полое. Синтезаторы, управляемые мыслеобразами, создавали для них все – скалы, цветы, деревья – и расставляли в нужном порядке. Я сама когда-то давно хотела стать морфером. Да только все ландшафтное направление загнулось, хотя хороший морфер, конечно, может работать в любой отрасли.

Они поднялись на самый верх – толстая металлическая дверь сердито глянула красным огоньком замка. Инза приложила палец к губам и поколдовала над гало-экраном, который последние несколько минут не сворачивала.

Дверь скользнула в сторону с таким громким шипением, что Инза и Питер вздрогнули. За ней обнаружилась небольшая комната, что-то вроде пункта управления – над консолью, помигивавшей разноцветными огнями, мерцал гало-экран. У противоположной стены стояла огромная кровать – обыкновенная, не морфическая, – вся в темных следах засохшей крови… а посередине металлической змеей свернулся знакомый пояс!

Питер схватил его и прижал к груди.

И тут Инза, стоявшая перед гало-экраном, издала странный звук, словно бы подавилась чем-то. Питер проследил за ее взглядом… и ощутил удар глубоко внутри, под сердцем; освещение как будто изменилось, голове вдруг стало жарко и влажно под волосами.

Потому что на экране – хорошем, ярком, размерами он не уступал экранам Наблюдательной Башни, и картинка была превосходной, на этом экране Питер увидел своего Мелла Фэлри.

Обнаженный по пояс, эр-лан обеими руками крепко обнимал огромного смуглого сега с бритой наголо головой, покрытой татуировками. Они жадно целовались; жуткие лапищи Тайрона сжимали стан Фэлри с такой силой, что на светлой коже уже начали проступать синяки. Распущенные золотые волосы сег грубо намотал на руку, и тем не менее было ясно, что он не удерживает эр-лана – тот обнимает его по своей воле.

И целует с таким пылом, словно в жизни не желал ничего иного, кроме этих звериных ласк.

Тайрон заявился на рассвете – к этому моменту Фэлри почти удалось задуманное, однако сомнения оставались. Нужно как-то приманить поближе своего тюремщика, заставить его потерять осторожность, сойти с ума и забыть обо всем.

Он думал, что полностью успокоился и овладел собой, и все же при виде гигантской фигуры, приближавшейся к нему, точно неотвратимая судьба, сердце забилось с такой силой, что захотелось сжать его руками – не то разлетится на кусочки, оставив в груди рваную дыру.

«Помни: ты делаешь это ради Питера, Сильвана и всех людей за Барьером».

Фэлри чуть попятился и сел на постель, которая смотрелась неуместно с рядом с ручьем, среди цветов и деревьев.

– Ну как, остудился немножко? – Тайрон поставил поднос с едой на траву. Настоящая еда, не какие-то там пищевые капсулы. Картошка, жареное синтемясо, овощи – Фэлри не видел всего этого с тех пор, как покинул клан Лэ.

Желудок, совершенно не удовлетворенный парочкой жалких плодов, тут же взбунтовался. Но Фэлри и не собирался ему отказывать. Он встал, прошел мимо Тайрона, чуть задев его плечо развевающейся прядью, и грациозно опустился на колени перед подносом.

Жадный взгляд сега, казалось, оставлял жгучие отметины на коже, раньше это испугало бы Фэлри до трясучки, но сейчас он был доволен. Конечно, приятель, не сдерживайся, смотри – чем больше смотришь, тем сильнее хочешь прикоснуться…