Он не спеша поднялся по пандусу, и дверь бесшумно закрылась за его спиной.

Руки Фэлри подломились, и он рухнул лицом в мягкую, нежно-зеленую траву.

Закат над Омороном был фееричен – косые оранжево-алые лучи отражались от бесчисленных сверкающих поверхностей, играли на зеркальном покрытии башен.

Питер и Саруватари сидели на крыльце домика Инзы и, наблюдая закат, рассеянно грызли пищевые капсулы. Инза выставила всех под предлогом того, что «ей надо подумать».

После ливня в лесу приграничной зоны страшно парило. Легкий, как кисея, туман висел над влажной травой и могучими деревьями, лучи солнца преобразились в туманные столбы. Свет казался осязаемым, протяни руки – и наберешь полные пригоршни.

Фэлри дал их миру всего шесть дней, и пятый уже истекает. Но что происходит сейчас за Барьером, сколько на самом деле осталось времени? Кто знает, быть может, прогноз эр-лана оказался чересчур оптимистичным. Быть может, все уже погибли – и мама, и отец, все.

Питер думал об этом как-то отстраненно, без всяких эмоций, в груди было пусто и холодно. Безучастно наблюдал, как солнце опускается все ниже, туда, за Трущобы, за леса, и думал о том, что мало кому в жизни выпадает подобное – увидеть закат своего мира. Он помнил дом, где вырос, крыльцо, на котором вот так же, как сейчас с Саруватари, сидели они вдвоем с отцом и смотрели вдаль, на белую дорогу, уходящую через поле в лес.

Ждали, когда на ней появятся две усталые, пропыленные фигуры с котомками за плечами – мама и дедушка. А потом уже ждали только маму. По этой дороге когда-то ушел и тот, кого в разговоре с Питером родители упорно звали «твой дядя Айк» – хотя этого дядю Питер в жизни не видел и понимал, что вряд ли уже увидит.

Этот мир принадлежал ему, весь, без остатка – перистые облака, рой комаров у ворот, поляны, наполненные до краев, как чаши вином, цветущим золотарником, мшистый запах гниющей древесины, журчание ручьев и шорох разлапистых елей под порывами ветра.

Балбес Винни, другие мальчишки и девчонки, с которыми он вырос. Остался ли в живых хоть кто-то из них?

Как же дико, чудовищно осознавать, что ничего этого больше нет! Питер чувствовал себя страшно одиноким, затерянным в огромном чужом мире. Единственное, что у него еще оставалось – это Фэлри, его мягкая улыбка, ощущение его рук, его губ. Любовь и нежность в его синем узорчатом взоре. Вспомнились слова отца: «Если не будешь рубить с плеча, а попытаешься его понять – вы будете счастливы». И еще: «Я хочу, чтобы ты ушел с ним».

Отец как в воду глядел – похоже, ничего другого Питеру не остается…

– Эй! Эй! – Кто-то дергал его за рукав, отвлекая от мрачных мыслей.

В свете угасающего дня темная кожа Саруватари отливала медью, глаза сверкали, как прозрачные драгоценные камни.

– Послушай-ка, – она воровато оглянулась на закрытую дверь домика, – не знаю, что там придумывает Инза, но у меня появился план. Мы сможем убедиться, действительно ли эр-ланы непричастны к похищению вашего друга, и заодно нароем на них кое-какой компромат. Как тебе?

Питер невольно тоже взглянул на дверь домика, но Саруватари его успокоила:

– Она легко нас найдет через систему, если что. Полетели, время уходит, а мы ничего не делаем!

И то верно. Родители не одобрили бы его желание сдаться, пока еще есть надежда – пусть и призрачная. Мама никогда не сдавалась, даже в самых безвыходных ситуациях, и, если надо, тащила отца за уши из его упаднических настроений. «Подпинывая ногой под его прелестный зад», по ее собственному выражению.

Питер невольно улыбнулся. Мама, если бы только она была здесь, насколько все стало бы проще!

Но ее нет, а он не имеет права мямлить. Надо быть достойным ее – их обоих.