ОКЛИН

Каждый день я чувствовала, что не могу скатиться ещё ниже. Каждый день я была уверена, что боль немного ослабнет, дышать станет немного легче, двигаться станет менее болезненным, как будто каждая мышца в моём теле отказала.

Этого так и не произошло.

Вместо этого, всё усиливалось с каждым днём, когда я должна была быть рядом с ним, но, в то же время, не могла быть с ним. Потому что, хотя мы с Кэллумом решили, что ни один из нас не может смириться, мы всё равно виделись каждый божий день. И из-за этого победить боль было намного труднее. Было гораздо труднее забыть.

Я скучала по нему. Скучала по нему как по другу. Скучала по его поцелуям, его прикосновениям. Я скучала по всему, что могло быть у нас в будущем. Всё это пропало. Калифорния, пропала. Новый опыт, который мы могли бы получить вместе — пропал.

Через неделю после того, как он ушёл из «Вуайериста», я попыталась заставить себя вернуться к выступлениям. Я ввела свои данные, чтобы выступить с сольным выступлением. Мне просто пришлось мастурбировать под одеялом. Легко. Ничего трудного или слишком откровенного.

Когда моя рука скользнула под простыни, я даже не потрудилась по-настоящему прикоснуться к себе, я никогда не чувствовала себя так плохо, как в тот момент. Ещё долго после того, как в конце выступления свет сменился на красный, я лежала в постели и думала о Кэллуме, груз воспоминаний о нём давил на меня, сокрушал. Я немедленно вычеркнула своё имя из списка выступлений и вернулась на своё место в баре.

На следующий день Джексон убедил меня выступить с ним. Нам нужно было всего лишь посмотреть фильм и заняться имитацией секса. Никаких поцелуев. Никакой наготы.

На полпути я расплакалась у него на плече. Он обнимал меня и стонал громче, чтобы скрыть любые звуки, которые я издавала. Он ещё долго держал меня в объятиях после окончания представления, говоря, как ему жаль. Ему даже не нужно было спрашивать, было ли это из-за Кэллума. Он гладил меня по спине и говорил, что со временем всё наладится. Что он по опыту знает, что можно выжить без того, кого ты действительно хочешь.

Я хотела ему верить, но это казалось невозможным, когда я наблюдала за Кэллумом на занятиях.

На прошлой неделе я почти ничего не записывала на занятиях, наблюдая за ним, отчаянно желая, чтобы он посмотрел на меня, но в ужасе от того, что увижу в его глазах, когда он это сделает. В офисе он никогда не просил меня о помощи. Он всегда передавал меня менеджеру лаборатории или заставлял Донну отправлять меня домой пораньше.

Я ненавидела это. Ненавидела всё во всей этой ситуации. Ненавидела видеть его таким измученным и знать, что я стала причиной этого. Ненавидела осознавать, что я оттолкнула его и что он начал терять контроль.

Каким-то образом, однажды ночью, лёжа в постели, моё разочарование в родителях снова возросло. Мне никогда бы не пришлось работать в «Вуайеристе», если бы они не потратили мои деньги. Тогда я задалась вопросом, получилось бы у нас с Кэллумом что-нибудь. Мысль о том, что я никогда бы не почувствовала губ Кэллума на своих, его тела на мне, внутри меня. Мысль о том, что я никогда бы не ощутила его улыбку и счастье, направленные на меня, казалась невообразимой. Моя любовь к нему казалась предопределённой, независимо от обстоятельств. Означало ли это, что моя боль тоже была предопределена? Всегда ли нам было суждено потерпеть неудачу?

Я отогнала воспоминания, готовясь войти в офис. Глубоко вздохнув, я толкнула дверь, выдавила слабую улыбку Донне и медленно приблизилась к двери Кэллума. Я всегда спрашивала, нужна ли я ему, хотя каждый день он отвечал «нет», даже не поднимая глаз от своих бумаг.

Сегодня же, когда я заглянула, меня чуть не вырвало газировкой, которую я выпила перед приездом.

Шеннон сидела задницей на его столе, спиной ко мне, и улыбалась ему. Хуже всего было то, что он улыбался ей в ответ. Конечно, она выглядела вымученной, не достигая его глаз, но даже вымученная улыбка была мне недоступна. Его глаза метнулись ко мне, стоящей в дверном проёме, и посмотрели на меня впервые за несколько недель.

Синева была тусклой, в ней не было того блеска, который был там раньше. Тёмные круги под его глазами делали темноту ещё более очевидной. Впервые за несколько недель, даже когда его губы растянулись в улыбке, я увидела отражение своей собственной боли. Так же быстро он отвёл взгляд, снова посмотрев на Шеннон, а я ушла так быстро, как только могла.

Я не могла смотреть. Боль была достаточно сильной и без того, чтобы представлять его с другой женщиной.

Пытаясь стереть эту картинку из своей памяти, я работала усерднее, поворачивая каждый стакан и колбу так, чтобы они стояли абсолютно ровно. Любой предлог, чтобы спрятаться в кладовке подольше.

Дверь позади меня открылась, и я знала, просто, чёрт возьми, знала, что это он. Может быть, это было из-за паузы в его шагах, когда он заметил меня. Может быть, это было из-за того, как моё тело почувствовало его и ожило просто от того, что его энергия была рядом с моей. Не знаю, но мои мышцы дёрнулись, когда дверь со щелчком закрылась, и мы остались в комнате одни.