— Он у нее уже довольно давно. Но я не знаю точно сколько ему лет. Мы считали, что в ее возрасте не стоило бы иметь ребенка. Но она не обращает на нас внимания.

— Чей это ребенок?

— Хосефины, конечно.

— Я имел в виду, кто его отец?

— Нагваль, кто же еще?

Ситуация была явно нелепой и неприятно действующей на нервы.

— Я полагаю, что в мире Нагваля возможно все, — сказал я.

Это были скорее мысли вслух, чем комментарий для Лидии.

— Еще бы! — сказала она и засмеялась.

Гнетущая атмосфера этих обветренных холмов стала совершенно невыносимой. В этой местности воистину было что-то вызывающее отвращение, а Хосефина стала последним ударом. Вдобавок к уродливому, старому, зловонному телу и отсутствию зубов, видимо, у нее был еще и паралич каких-то лицевых мышц. Нервы левой стороны ее лица, судя по всему, были повреждены, что очень неприятно деформировало ее левый глаз и левую половину рта.

Мое настроение стало совершенно гнусным. Меня утешала только одна мысль, что я в любой момент могу собраться и уехать.

Я пожаловался Лидии, что плохо себя чувствую. Она засмеялась и заметила, что меня, безусловно, испугала Хосефина.

— Она на всех так действует, — сказала Лидия. — Все ненавидят ее характер. Она противнее таракана.

— Помню, я как-то видел ее, но тогда она казалась молодой.

— Все меняется, — философски произнесла Лидия. — Так или иначе. Посмотри на Соледад. Какая перемена, а? И ты изменился. Я помню тебя менее массивным. Ты все больше становишься похожим на Нагваля.

Мне хотелось сказать, что перемена Хосефины была отвратительной, но испугался, что она услышит меня. Я посмотрел на обветренные холмы на противоположной стороне долины. Мне хотелось немедленно сбежать от них.

— Нагваль дал нам этот дом, — сказала Лидия, — но он не предназначен для отдыха. У нас был другой дом, прежде чем этот стал воистину превосходным. Это место для накопления силы. Эти горы там, наверху, подгоняют, что надо.

Уверенность, с которой она читала мои мысли, выбила меня из колеи. Я не знал, что и сказать.

— Мы все по натуре ленивы и не любим напрягаться, — продолжала она. — Нагваль знал это, потому и поместил нас сюда, чтобы это место подгоняло нас.

Резко встав, она сказала, что хочет есть. Мы прошли на кухню, отгороженную только двумя стенами. В открытом конце ее, справа от двери, была глиняная печь; в другом конце, где стенки образовывали угол, находилась большая площадка для еды с длинным столом и тремя скамейками. Пол был вымощен галькой. Плоская крыша находилась на высоте около десяти футов и опиралась на обе стены и на толстые брусья с открытой стороны.