И если с ней что-то случится, то виноват будешь ты. Потому что она тобой насквозь прожжена. А ты не сообразил, что ранил ее. Ведь в твоей груди уже давно кусок пенопласта вместо сердца. Ты выдохся, устал, смирился. И когда она пришла к тебе, простая и понятная, когда ее глаза молят: "Не губи!", ты испугался. Что сердце перестанет быть каменным. Что любовь ее превратится в балласт. Что снова нужно душу распластывать, а ты ведь забыл, как это делается.

Что ты скажешь ей сейчас?

– Знаешь, милая, я хотел просто поддержать тебя, но случайно воткнул в твое сердце нож. У меня самого от тебя двести ножевых и ни грамма анестезии! Я не знал, что с тобой нельзя пошутить и поиграть, а потом забросить в пыльный чулан памяти. Я, милая, боялся, что ты меня не захочешь. Кому нужен высохший столетний вампир, для которого давно приготовлен осиновый кол? Я медленно умираю. Ты – мой последний сладкий сон. В нем я видел, как мы гуляем по осеннему лесу, сидим, завернувшись в плед. Я дышу на твои руки, согревая их. А потом мы идем по берегу моря жарким летним днем. И теплое море лижет твои ноги. Видел, как мы одной ложкой едим из ведерка мороженое. Как качаемся на радуге, словно на качелях, черпая ладонями одно на двоих веселье. Но проснувшись я терялся в тебе. Как игла теряется в расшаренной вене. А ты приняла меня такого, как есть. И ни слова не сказала об измене.

Как же паршиво, наверное, вот так любить. Обесточенным пульсом, где не осталось ни одной живой искры. Где надежда умерла, даже не вылупившись. Но ты смогла. А я нет. Потому что… потому что ты – трус, Айболит! Как красиво ты говоришь. Как поэтично. В тебе сдох великий поэт, подавившись истиной. Только Машу это не спасет. Ты не долбанная Швейцария! На высоком шпиле вертеть твой нейтралитет, страхом расшаренный!

Просто будь мужиком и спаси ту, которая тебя любит. И ту, которую любишь ты. Да, не бойся этого слова. Не ждал, не гадал, но случилось. Так действуй же, добрый доктор Айболит. Не ходите, доктор, в Африку гулять. Но если уж пошел, так умей найти дорогу в джунглях. Бармалеи дышат в спину. Неужели ты им отдашь эту девочку?

Маша вдруг медленно подняла руку и, глядя куда-то за спину Айболита, перекрестилась, что-то едва слышно шепча. Ноги Айболита приросли к декоративным булыжникам, которыми был вымощен старый Яффо.

– Ты… не еврейка? – хрипло спросил он, едва выталкивая слова из внезапно пересохшего горла.

– Наполовину. Но фактически нет. Мама была русской. Еврей только папа.

В голове Айболита что-то звонко щелкнуло. Пазл сложился. Вот оно! Вот что было не так! Он слышал, что мать Маши была любовницей Нисима, но он никогда не спрашивал, кто она по национальности. Ему просто в голову не пришло, что в горской семье кто-то, пусть даже незаконнорожденная дочь, может быть не евреем. Кроме самого Айболита, конечно. Но он был мужчиной. А родство у евреев считается только по матери, поэтому никто из горских на эту тему никогда не говорил. Ёлка по умолчанию была горской еврейкой.

Интуиция давно нашёптывала ему, что вся эта затея со свадьбой фальшивка. Он терялся в догадках, пытаясь сообразить, что именно задумали тесть и Амир. А разгадка лежала на поверхности.

– Можно я зайду в церковь помолиться? – спросила Маша.

– Да, конечно. Почему нет?

– Папа не любит, когда я молюсь по христианским правилам. Но он еще как-то мирится с этим. А тетка Раиса аж на дыбы становится каждый раз, – объяснила Маша. – Хотите со мной?

– Нет, спасибо. Я здесь у входа в церковь подожду.

Маша зашла в церковь. Айболит выхватил из кармана телефон и набрал Марка.

– Скажи мне, Марк, ты Рафика в отделение отвез?

– Да мы уже почти доехали. А что? Ваня, хочешь, чтобы я его подольше подержал? По нашим законам могу на сутки задержать, не предъявляя обвинение. И ордер судьи для такого дела не требуется. Могу его отправить ночь провести в КПЗ с нашими арабскими братьями. Ему там скучно точно не будет.

– Да нет. Не нужно. Боюсь, что он будет Марье мстить. Просто хотел знать приблизительно, когда ты дома будешь. Марк, можно я к тебе приеду? Очень срочно нужно посоветоваться. Завезу Машу домой и приеду.

– Ну где-то ближе к вечеру. А что случилось? И главное: когда? Мы же только виделись. Мне не нравится твой голос, Ваня.

– Это долгий разговор. Случилось многое. Первое давно, когда я родился идиотом. Второе прямо сейчас, когда ты этого барана увез.