– Это сразу нет! – решительно заявила она.

Следом за белыми трусиками в корзину полетели черные и бирюзовые.

– Носить будешь эти, – она аккуратной стопкой разложила на кровати бежевые и белые простые хлопковые трусы без всяких украшений и кружева.

– А если не буду? – не выдержала я, потому что кровь ударила в голову.

– Тогда вообще без трусов будешь ходить. Порежу их на куски, – пообещала она. – И платье надень подлиннее.

Я посмотрела на себя в зеркало. На мне было легкое светлое платье в незабудках, немного не доходящее до колен.

– Нормальное у меня платье, – возразила я.

– Нормальное для подстилок, – скривилась она. – Нечего ноги показывать. Здесь Израиль. Здесь шармут не любят.

– Кого?

– Шармута – это девушка легкого поведения на арабском. И если женщина одевается вызывающе, значит она к себе  специально привлекает мужское внимание. И это позор для мужа. Так что не пачкай честь Амира. И насчёт первой брачной ночи между тобой и моим мужем.

– Ты и в это вмешиваешься? – горько усмехнулась я.

– В это в первую очередь, – она встала и взяла корзину с моим бельем подмышку. – Если ты попытаешься удивить его чудесами, как шармута, так я тебе все волосы повырываю. Веди себя скромно. Потому что для чудес есть я. А ты здесь для другого. Для того чтобы, как говорят местные: "Титмодэди вэ уфтахи ба шэм".

– Не понимаю.

– Я переведу, – зло усмехнулась Анжела. – Раздвинь ноги и положись на всевышнего! В том смысле, что твое дело сначала принять в себя то, что дадут, а потом выродить, что получится. И не более того.

Всё. Терпение лопнуло. Щеки пылали. Глаза заволокла пелена слез, Сдерживаясь  из последних сил, я бросилась вниз, в сад.

Опустилась на ступеньки крыльца из прохладной марокканской плитки: белой, в ярко-синих изразцах. Рядом тихо шелестели многочисленные кусты: жасмин и что-то незнакомое, в больших фиолетовых цветах. Сладкий аромат и вся эта пёстрая красота еще больше подчеркивали безнадёжность моего положения. Как такое может быть, что среди этого райского сада я оказалась в аду? В черном и беспросветном колодце? Что же мне делать? Позвонить в Москву и попросить отца меня забрать? Нет, он не согласится. Как же ты мог, папа, так поступить со мной? Как же можно своего ребёнка обрекать на  такие страдания? У меня нет детей, но даже я понимаю, что родители так не поступают. Для чего это все? Ради денег? Ради благополучия всей семьи? Но я же тоже твоя семья, папа. Зачем же ты меня тогда забрал к Раисе? Почему не отдал в детдом? Боль и страдания легче принять от чужих людей. Но когда все свои, то даже пожаловаться некому. Я закрыла лицо руками и заплакала.

– Эй, что за потоп? – из-за угла дома вышел Айболит и сел рядом со мной на ступеньки. – Мы, конечно, на Святой Земле, но, боюсь, что за ночь нам ковчег не построить.

Я улыбнулась сквозь слезы.

– Вот и хорошо, – он встал, зашел в гостиную, взял с мраморной стойки бумажные полотенца и принес мне.

– Ну-ка, вытри слезы. Я пока позвоню Ною.