— Пуститя-то, товарищи-благородья, недалечка мы, до Ижевского вся!

Он просил, напевно растягивая слова, и широко открывал беззубую, странно яркую на сморщенном бледном лице дыру молящего рта.

Сверху, из распахнутых дверей облупленной теплушки смотрели на него глаза и штыки.

Заплеванный подсолнухом, липкий кисель перрона колыхался суматошной. горластой толпой. Мутное небо по-осеннему слезилось на ржавые рельсы путей, на изодранные крыши, облезлые бока надорванных паровозов, на осатанелые лица бородатых мешочников и плачущих оборванных баб.

Человек у теплушки, подняв голову, покорно ждал.

— Недалечка мы, пуститя-то! — снова начал он.

— Да ты кто есть-то, а? — перебивая, строго спросил широколицый сероглазый красноармеец в заплатанной гимнастерке, с наганом у пояса.

— Вотские ма! Удмуртен-лэн! — обрадовавшись вниманию, заспешил просящий. — Ма фронт бывал, ма в немчине плен бывал. Глазов нада… Четырех годов дома не бывал! — и вдруг, смешно распрямляя придавленную котомкой тощую спину, вотяк вытянулся и четко, уже почти без акцента отрапортовал:

— Шестнадцатого стрелкового полка, третьей роты, второго взвода рядовой Василь Терелейн, ваша благородья!

Теплушка загрохотала тяжелым, согласным хохотом:

— Наш, стало быть, фронтовой! — гудели голоса. — Из татар, што ли? Отстал он, ребята, по-царскому лепортует!

— Пустить, чего там! Слышь, из плена мужик!

Но сероглазый властно поднял руку и жестом задавил смех.

— Документ есть? — жестко сказал он вотяку. — Давай! А ржать тут, товарищи, промежду прочим, нечего. Тут воинский эшелон. Не к бабе под бок едете, а на белую гидру контра-революционного мятежа. Незнаемых людей приказываю не пущать!

Хохот замолк: лица вокруг засуровились. Удмурт засуетился и короткими закостеневшими пальцами, покопавшись в своей котомке, вытащил желтую оберточную бумажку, всю усеянную зелеными язвами печати. Командир читал ее долго, шевеля сухими тонкими губами, и, внезапно посветлев лицом, протянул вотяку свою широкую жилистую ладонь.

— Лезь, товарищ! — просто сказал он, подтягивая пришельца.

Василь стоял на грязном полу теплушки, окруженный кольцом весело гуторящих красноармейцев, и озирался с несмелой, хорошей улыбкой.

— Спасибо-та, благородья, спасибо есть!