Приемник Обрегона — Портэс Хиль — вынужден был обратиться за помощью к крестьянам и рабочим. Была создана стотысячная революционная армия, нанесшая восставшим ряд тяжелых поражений. Не прошло и полгода, как вся мексиканская территория была очищена от бунтовавших контр-революционеров.
Одолев своих врагов, Портэс Хиль сразу же изменил свою политику, открыто став на сторону помещиков и буржуазии… Начался разгон обманутых им рабочих организаций и разоружение сельской бедноты.
Произошло и примирение с церковью. Мексиканское правительство не только пошло на уступки церковникам, но и завязало непосредственное сношение с папой Пием VI, являвшимся, к слову сказать, одним из крупнейших акционеров нефтяного треста «Темпико-нефть». Правительство кинулось в об"ятия заграничных капиталистов, которым стали раздаваться концессии не менее щедро, чем во дни диацовской диктатуры.
Поживился в достаточной мере и «святой папа», скупивший при помощи католического банка нефтеносные земли в различных частях страны.
Мексиканское правительство дошло в конце концов до того, что добилось разрыва с Советским Союзом и вынудило к от"езду наше полпредство.
Своим угодничеством перед буржуазией правительство не упрочило, однако, своего положения: экономическое положение страны непрерывно ухудшается, и всюду растет недовольство. Многолетняя война опустошила целые области, сельское население обнищало. Не лучше и положение городских рабочих. При всех почти конфликтах, возникающих между рабочими и предпринимателями, правительство неизменно становится на сторону последних, санкционируя снижение зарплаты и проведение «рационализации», которая в Мексике, как и во всех других капиталистических странах, подразумевает переложение всей тяжести на рабочих. Трудящиеся Мексики с каждым днем начинают понимать все отчетливее, что коммунисты правы, говоря, что правительство обмануло массы.
Влияние компартии, организовавшейся в Мексике в 1919 году, с каждым днем все увеличивается. Нужды нет, что она уходит в подполье, в 1929 году правительство Порталеса об"явило ее нелегальной, — партия упорно борется за единый рабоче-крестьянский фронт, и чем дальше, тем больше выступлений масс, тем острее классовые столкновения.
-
Машина и сердце. — Рассказ М. Ковлева.
I
— Жидковата плотинка-то! О-о-очень жидковата! — Сутулый старик скептически покачал головой. По морщинистому, как печеное яблоко, ветхому лицу его и подслеповатым глазкам пробежала неуловимая тень тревоги.
— В стороне, дед Степан, выдержит!
Кудрявый гибкий парень, стоящий рядом, широко размахнулся и швырнул окурок в пенящуюся зелень волны. Подхваченная ветром тонкая картонная трубочка завертелась в упругих струях, метнулась в сторону и поплыла, извиваясь среди желтого крошева редких последних льдин.
Светлосерые глаза парня рассеянно следили за окурком. Но теплая шершавая кисть старика легла на его руку.
— Гляди-ка, Фома неверующий! Мимо аль нет? — вразумительно вымолвил надтреснутый басок
Устремленные на реку глаза юноши сразу затвердели.
Окурок чуть приметной точкой выделялся на воде Сначала река мощно увлекала его все дальше и дальше, в хаосе перепуганных волн, но вдруг решительно крутанула назад, завертела среди взбаламученной, как вскипевшее молоко, бурлящей пены и под острым углом швырнула на плотину. Окурок исчез из глаз.
— Видел? — с легким торжеством возгласил старик. — Какая тут тебе сторона! Загогулина здеся, милый, вот что! На стрежне-то мель, она и поворачивает. Да в самую что ни на есть плотинку. Понял?
Парень промолчал, напряженным оценивающим взором оглядывая землю и воду.
Собеседники стояли на длинном каменистом мысе, как топор врубившемся в живое тело течения.