Еще больше мужчин звонили мне перед тем, как вернуться. Когда они приезжали в Арканзас, я отвозила их в мотели, где за небольшую сумму они могли жить сколько потребуется. Благодаря Бонни я многое узнала о программе жилищной помощи. Соцзащита начала выплачивать больным СПИДом пособия по инвалидности, и я стала помогать им получать эти деньги. Эти парни всю жизнь работали в городах. Они вкладывали деньги в систему, которая их не принимала. Чтобы получить пособие, нужно было всего-то принести записку от врача. Да-да, записку. Она могла быть нацарапана хоть на спичечном коробке, и в ней должно было значиться: «Я врач этого пациента, и я считаю, что он болен СПИДом».

У нас в городе была пара геев, которые, как я думала, станут мне помогать, но я ошиблась. Они работали в социальной службе, и поначалу я несколько раз старалась попасть именно к ним, но это их только раздражало. Они боялись, что кто-нибудь узнает об их ориентации, – пытались скрыть то, что и так всем было известно. Просто об этом никто не говорил, потому что они были завсегдатаями на городских праздниках и на балу изящных искусств. Мы с Сэнди тоже бывали на этих вечеринках. Обычно в сопровождении двух первых попавшихся мужчин, которых моей лучшей подруге удавалось подцепить. Некоторые из них покупали мне напиток за три доллара и думали, что взамен могут меня полапать. На какое-то время я оставляла найденных Сэнди кавалеров без внимания и могла спокойно наблюдать, как эти два гея ведут себя в обществе, которое их полностью принимало, – ведь они соблюдали все правила.

Не то чтобы я ждала от них тайного знака, который указал бы на то, что мои запросы будут обрабатываться быстрее… Вовсе нет, но я была поражена, увидев, как отчаянно они пытаются отделаться и от меня, и от парней, которых я приводила. Когда мы встречались, они смотрели сквозь меня.

Но я не сдавалась. В очередях к бюрократам я, словно тренер на соревнованиях, давала ребятам наставления. Ведь чтобы все уладить, нам нужно было выигрывать каждый матч. Для меня эти парни были чемпионами, а вместе мы составляли одну команду.

– Так, сейчас мы пойдем в отдел выдачи продуктовых талонов, – говорила я. – На все вопросы можно отвечать только «да», «нет», «не знаю». А если чинуши станут чудить, я тебя прикрою.

Выйдя из кабинетов, мы анализировали проделанную работу, и я говорила ребятам, что горжусь ими.

Если я встречала слабеющих парней в больницах, менять что-то было уже поздно. Но здесь, за пределами клиник, я пыталась урвать у жизни каждую крошку радости. Эти мужчины так долго жили с клеймом отбросов общества, что теперь до смерти боялись просить о помощи. Я должна была сопровождать их на каждом этапе и не давать им унывать.

Вскоре стало понятно, что мне придется заниматься еще и свидетельствами о смерти. В больницах меня часто просили заполнить анкету для выдачи этого документа, а ведь я не знала о своих подопечных даже самых простых вещей. На свидетельствах о смерти я настаивала: так все будут знать, что они жили и умерли, что они существовали. Они были этого достойны. После всего пережитого они не могли остаться «ничейными иксами». Как-то раз в начале 1987 года ко мне обратились сразу несколько парней из разных штатов, и я собрала их вместе. Заказала пиццу и, пока мы ели и смеялись, засыпала их вопросами, словно ведущий телевикторины. «Помните девичью фамилию матери?» «Кстати, а откуда вы родом?» Мне приходилось постоянно помогать ребятам заполнять разные анкеты, так что в этих расспросах не было ничего необычного. Я просто сказала им, что эту информацию требуют в больнице «на всякий случай».

Мне хотелось, чтобы на парней обратили внимание, чтобы к ним относились уважительно. А еще чтобы они сами определяли свою судьбу, хоть окружающие и считали их возможности крайне ограниченными. Если я понимала, что у больного достаточно сил, то привозила его на кладбище Файлс и спрашивала, где бы он хотел быть погребен. Я похоронила рядом со своими родственниками многих, но были пациенты больниц, которых я едва успела узнать. А теперь мне встречались такие ребята, как Дуглас, которые постепенно приходили к жуткому осознанию того, что однажды их не станет. При этом и я, и они понимали, что это произойдет довольно скоро.

Джон, Дэнни, Нил. Я водила ребят по кладбищу и рассказывала о людях, которые там покоятся.

– А может, вам хочется быть поближе к дороге, чтобы оставаться в курсе событий?

Это предложение обычно было по душе тем, кто поразговорчивее. Тихони же часто выбирали место под дубом. Но обычно, показав ребятам все кладбище, я замолкала.

– Пройдитесь немного и встаньте там, где вам нравится больше всего: это и будет ваше место.

Я записывала все желания ребят в дневник. Дуглас выбрал место под дубом.

Мы с Эллисон сидели на церковном обеде, на который все принесли угощения. И каждый надеялся покорить собравшихся своей запеканкой из батата. На наших глазах разворачивалось негласное состязание. Я чувствовала себя вне конкуренции, потому что и так знала, что приготовила лучшую жареную курицу – такой вкуснятины прихожане еще не пробовали. Любая хозяйка прослезилась бы: настолько это блюдо было великолепно. Я насыпала в бумажный пакет муку, соль и перец и обваляла в этой смеси курицу. Затем я окунала ее в яйцо и снова обваливала в панировке, чтобы получилась хрустящая корочка. Моя мама, совершенно бездарная кухарка, проследила за тем, чтобы я научилась готовить, – ведь она мечтала выдать меня за сына шиномонтажника! И, по ее задумке, я должна была уметь его накормить.

Мы собрались дома у Мари. Вид у нее был важный донельзя – совсем недавно она обновила кухонный гарнитур, – и всем женщинами пришлось по очереди восхищаться ремонтом. Я предпочла поскорее разделаться с этой обязанностью. Мужчины, набив животы, беседовали о делах организации «Ротари»[15].

Ближе к концу вечера, когда мы с Эллисон сидели в гостиной, из кухни донесся ужасный шум. Я поспешила на звук и увидела, что Мари, стоя у раковины, сбрасывает остатки еды в специальное отверстие.

– Сюда можно выкидывать все ненужное, – объяснила Мари, пытаясь перекричать грохот.

Еда отправлялась в мусоропровод. Все гости вели себя так, словно впервые видели такое чудо.

– Но это же не мусор, – сказала я.